Жорж Сименон - Суд присяжных

— Сколько у вас очков?

— Три.

— Если наберете еще одно, только одно-единственное, я сдам вам партию. Сдам, слышите!

Сейчас он мог это себе позволить. Он был уверен в себе. Шары повиновались, и он даже не прицеливался перед тем, как сделать свои три прыжка.

— Тринадцать… Четырнадцать… Вот и…

— Ну уж этот-то мимо!

— Погодите, еще не остановился… Ну? Что я вам говорил?

Как только был брошен последний шар, люди стали расходиться, словно со стадиона, и каждый становился самим собой, каждый возвращался к собственной жизни.

— Пойду за деньгами, — сказал Бош.

— Не горит. Можно и потом.

— Ну нет! Уж коли проиграл…

Наконец наблюдавшие за игрой женщины вошли в лавку, другие уселись на террасе.

Возле Малыша Луи оставалась только его воздыхательница, чья пышная грудь колыхалась под завязанной узлом цветастой косынкой.

— Ну как? — спросил он.

— Я проиграла вам аперитив.

— Пошли!

Ей все еще не верилось, что это правда: она идет рядом с ним, на террасе с неожиданной галантностью он придвигает ей стул…

— Садитесь! Почтарь не заставит себя долго ждать. — Это было сильнее его. Это и вправду было внутренней потребностью, и он, не удержавшись, добавил:

— Представляю, как у него вытянется рожа!

— Отчего?

К ним подошел официант.

— Газированную с мятным ликером! — заказал Малыш Луи. — А для вас, мадам?

— То же самое. Мне все равно. Так что вы сказали?

— Да ничего. Давно вы живете в Лаванду?

— Нет. Только неделю. И уже скучаю. Мне здесь не нравится.

Она протянула ему портсигар, потом красивую золотую зажигалку, а он не утерпел и, словно взвешивая, задержал ее на секунду в руке.

— Да, сюда ездят семьями, — заметил он, оборачиваясь и указывая на стол, за которым сидел бородач, окруженный четырьмя детьми.

— Здесь полно продавщиц, — сказала она.

Он коснулся ее руки:

— Смотрите!

— На что смотреть?

Почты отсюда не было видно, но она разглядела Боша, который, жестикулируя, направлялся туда в сопровождении полицейского. Значит, он уже сбегал за ним на площадь.

— Что там произошло?

Он бесцеремонно прижал тонкой подошвой башмака ногу своей дамы. Он мог сейчас позволить себе все.

Несколько человек вскочили с мест и бросились в сторону почты, еще не зная точно, что случилось.

— Вы что-нибудь натворили? — прошептала она.

В ответ он только подмигнул.

— Вам не опасно оставаться здесь?

Он оглянулся вокруг и сказал, облизывая губы:

— Ничто не помешает мне здесь остаться, если вы пригласите меня пообедать.

— Вы прекрасно знаете, что я с радостью… Но все-таки, что там произошло?

— Пройдемся немного. Не возражаете?

Они пересекали площадь. Луи сунул руки в карманы, зажал в зубах сигарету.

— Вы что-то натворили, да?

— Да бросьте вы! Все видели, как я играл в шары. Не мог же я одновременно играть с почтарем и очищать его кассу.

— Значит, почту огра…

Еще немного, и она стала бы его журить: «Господи!

Какой вы неосторожный!»

А он наслаждался тишиной, небом, затянутым зеленоватой дымкой, потом остановил взор на красном купальнике, который казался на опустелом пляже последним отблеском солнечного дня.

— Вы у них главарем? — спросила спутница.

— Пока еще нет.

— Это сделали ваши друзья?

— Да, мои дружки… А не лучше ли нам сесть где-нибудь за столик?

— Где бы вы хотели пообедать?

— Если вам удобно, можно у вас в отеле. Или вернемся в кафе.

На площади поднимался шум. Возле почты собрались зеваки, и, когда обед подходил к концу, в Лаванду прибыли полицейские из Йера и заперлись на почте.

Малышу Луи стало явно не по себе. Он ничего не пил, скулы у него покраснели, и пальцы вздрагивали.

— Расскажите же мне, — умоляла его спутница.

А он хорохорился:

— Сперва назовите свое имя.

— Констанс д'Орваль. Вдова.

— Я так и думал.

— Почему?

— Да так. Живете в Париже?

— Нет, в Ницце. Сюда приехала от скуки, обстановку переменить.

— Вы живете в отеле?

— Не понимаю.

— Вы и в Ницце живете в отеле?

— В меблированных комнатах, пока не прибудет мебель, которую я выписала из своего поместья.

— А у вас есть поместье?

— Да, на Луаре. Но одинокой женщине жить там скучно.

Она изнемогала от нежности, любви и покорности.

Она просто таяла. Глаза у нее стали влажными:

— Ну, скажите же мне, что вы натворили.

— Да почти ничего. Одно дельце, которое должно принести мне сотни две кусков.

— Как-как?

— В Лаванду нет банка. А тут как раз четырнадцатое июля. Хозяева ресторанов и торговцы за день огребли монету, а деньги им нужно куда-то сдавать. Вот они и относят на почту.