Жорж Сименон: Подпись «Пикпюс»

Встает невысокая живая женщина в годах. На ней чуточку смешная шляпка. Она пускается в объяснения:

– Я была знакома с мадмуазель Жанной: иногда она наезжала на несколько дней в Морсан… Бывали там? Это на Сене, чуть выше Корбейля, по соседству с плотиной. Я держу гостиницу «Голубок». Тут как раз Изидор наловил крупных линей, а мне ехать в Париж, вот я и подумала…

Лини, переложенные свежей травой, лежат тут же в корзинке.

– Понимаете, я знала, что это доставит ей удовольствие – она обожала рыбу.

– Вы давно знакомы с мадмуазель Жанной?

– Наверное, лет пять. Однажды она провела у нас целый месяц.

– Одна?

– За кого вы ее принимаете?.. Так вот, между двумя заходами в магазин я поднялась к ней. Дверь была не заперта… Вот так, точно… Я окликнула: «Мадмуазель Жанна! Это я, Руа». Никто не отозвался. Я подождала, вошла и… Она сидела за тем вон столиком, чуть наклонясь вперед – мне даже показалось, будто она задремала. Я встряхнула ее, и…

Словом, примерно в семь минут шестого м-ль Жанна, гадалка, скончалась от двух ножевых ранений в спину.

– Оружие нашли? – осведомляется Мегрэ у комиссара XVIII округа.

– Нет.

– Мебель поломана?

– Нет, все в порядке. В спальню убийца, видимо, не входил. Да вот…

Он открывает дверь в спальню, еще более веселенькую, чем гостиная. Настоящий будуар в светлых тонах. Гнездышко кокетливой женщины, любящей уют.

– Вы говорите, привратница…

– Твердит, что ничего не знает. В соседний бар, чтобы позвонить нам, бегала госпожа Руа. Она же встретила нас у подъезда. Есть, правда, одна деталь… А вот и слесарь, я за ним послал. Сюда, дружище. Откройте-ка мне эту дверь.

Взгляд Мегрэ случайно падает на Маскувена, примостившегося на краешке стула. Служащий Пру и Друэна выдыхает:

– Во мне все переворачивается, господин комиссар.

– Тем хуже.

Вот-вот появятся господа и прокуратуры и сотрудники антропометрической службы, и уж тогда станет совсем муторно. Мегрэ поглощен одной мыслью – как бы успеть перехватить кружку холодненького у Маньяра.

– Сами видите, – поясняет комиссар округа, – квартира состоит из этой гостиной, столовой в деревенском стиле, спальни, кладовки и…

Он указывает на запертую на ключ дверь, у которой возится слесарь.

– По-моему, там кухня.

Отмычка поворачивается в замке. Дверь отворяется.

– Ого! Что вы тут делаете? Кто вы такой?

Картина почти что комична – настолько она неожиданна. В чистенькой кухоньке, где не видно ни одной грязной тарелки, ни одного грязного стакана, у стола чинно сидит с выжидательным видом какой-то старик.

– Отвечайте. Что вы тут делаете?

Старик растерянно смотрит на людей, засыпающих его вопросами, и не находит что ответить. Но самое странное другое – в разгар августа на нем зеленоватое пальто. Лицо старика заросло плохо подстриженной бородой. Взгляд его уходит в сторону, плечи опускаются.

– Давно вы тут сидите?

Он делает над собой усилие, словно с трудом понимает, что ему говорят, вытаскивает из кармана золотые часы, открывает крышку.

– Сорок минут, – отвечает он наконец.

– Значит, в пять часов вы были здесь?

– Я пришел раньше.

– Вы присутствовали при преступлении?

– При каком преступлении?

Он туг на ухо и, как это делают глухие, наклоняет голову к собеседнику.

– Как? Вы не знаете, что…

Простыню приподнимают. Старик застывает, изумленно уставившись на труп.

– Ну?

Он молчит. Утирает глаза. Но вовсе не плачет: Мегрэ заметил, что глаза у него слезятся.

– Что вы делали на кухне?

Старик опять смотрит на окружающих. Кажется, их слова лишены для него всякого смысла…

– Каким образом вас заперли на кухне? Ключа внутри нет, снаружи – тоже.

– Не знаю, – лепечет он, как ребенок, опасающийся, что его накажут.

– Чего не знаете?

– Ничего.

– Документы при вас?

Он неловко роется в карманах, опять утирает глаза, шмыгает носом и наконец протягивает бумажник с серебряной монограммой. Полицейский комиссар и Мегрэ переглядываются.

Старик действительно в маразме или неподражаемо играет. Мегрэ извлекает из бумажника удостоверение личности и читает:

«Октав Ле Клоаген, судовой врач в отставке, шестьдесят восемь лет, Париж, бульвар Батиньоль, тринадцать».

– Всем выйти! – неожиданно взрывается он. Жозеф Маскувен послушно поднимается.

– Не вы. Вас это не касается. Да сядьте же, черт побери!

В этой кукольной квартирке теперь, когда в нее набилось чуть не полтора десятка человек, буквально не продохнуть.