Агата Кристи - Большая Четверка. Загадочный мистер Кин. Тринадцать загадочных случаев

— …что явствует из найденного впоследствии письма, — продолжил мистер Саттертуэйт. — Жестокого и лживого письма, составленного талантливой интриганкой, которая сама надеялась вскоре стать леди Чарнли!

— О ком вы?

- Я говорю о девушке, вступившей в союз с Хьюго Чарнли, — отвечал мистер Саттертуэйт. — Вы ведь знаете, Монктон, — это ни для кого не секрет, — что Хьюго был отъявленный негодяй. Он готов был завладеть титулом дабой ценой. Как звали девушку, написавшую это письмо? — обернувшись вдруг к леди Чарнли, спросил он.

— Моника Форд, — ответила леди Чарнли.

— Скажите, Монктон, не Моника ли Форд окликнула тогда лорда Чарнли с лестницы?

— Я, право, как-то не задумывался, но., пожалуй, что она.

— Не может быть, — пробормотала леди Чарнли. — Я ведь… ходила тогда к ней. Мы говорили, и она подтвердила, что все это правда. После этого я видела ее всего дашь раз, но — не могу поверить, чтобы она все это время жала.

Мистер Саттертуэйт взглянул на Аспейзию Глен.

— А я могу, — тихо сказал он. — Думаю, в ней тогда уже были задатки очень талантливой актрисы.

— Но вы не учли одного, — сказал Фрэнк Бристоу. — В таком случае на террасе, на полу, должно было остаться кровавое пятно. Они не успели бы его убрать.

— Убрать — нет, — согласился мистер Саттертуэйт. — Укрыть — да, и всего за несколько секунд. Бросить на это место бухарский ковер. Ведь до этого вечера ковра на террасе никто никогда не видел.

— Возможно, вы правы, — размышлял вслух Монктон. — Но ведь все равно, когда-нибудь им пришлось бы смыть кровь?

— Да, — сказал мистер Саттертуэйт. — Например, ночью. Женщина с тазиком и кружкой вполне могла спуститься по лестнице и уничтожить все следы.

— А если бы ее кто увидел?

— Это не имеет значения, — ответил мистер Саттертуэйт. — Мы сейчас говорим о том, как все происходило на самом деле, поэтому я и сказал: «женщина с тазиком и кружкой». Но если бы я исходил из того, кем она казалась в тог момент, я назвал бы ее «Плакальщицей с Серебряным кувшином». — Он встал и подошел вплотную к Аспейзии Глен. — Ведь так все и было, правда? — сказал он. — Теперь все называют вас «женщина с шарфом», а в ту ночь вы сыграли вашу первую роль — роль «Плакальщицы с Серебряным кувшином». Потому вы и смахнули только что со стола кофейную чашечку… Да, увидев картину, вы не на шутку испугались! Вы решили, что кому-то все известно!..

Белая, дрожащая от гнева рука леди Чарнли протянулась к Аспейзии Глен.

— Вы Моника Форд, — выдохнула она. — Теперь я вас узнала!

Вскрикнув, Аспейзия Глен вскочила на ноги. Она оттолкнула с дороги тщедушного мистера Саттертуэйта и, дрожа, приблизилась к мистеру Кину.

— Да, я не ошиблась. Кому-то все было известно!.. Зачем было ломать комедию, зачем делать вид, будто только сейчас вы до всего додумались? Вы, — она ткнула пальцем в мистера Кина, — вы были там! Вы заглядывали с улицы через окно! Вы видели, что мы с Хьюго сделали. Я знала, я все время чувствовала, что кто-то смотрит… Но когда поднимала глаза — никого не было. Я знала, что кто-то за нами следит. Один раз мне показалось, будто в окне мелькнуло чье-то лицо, — и все эти годы я умирала от страха! А потом я увидела эту картину, на которой за окном стоите вы, и узнала ваше лицо… Все эти годы вы знали! Зачем же вам сейчас понадобилось об этом вспоминать? Скажите, зачем?

— Возможно, затем, чтобы мертвые могли спать спокойно, — сказал мистер Кин.

Внезапно Аспейзия Глен устремилась к двери и уже с порога вызывающе бросила через плечо:

— Можете делать что угодно, мне все равно. Бог свидетель, что я говорю правду. Мне все равно! Я любила Хьюго и помогла ему в этом гадком деле — а он потом меня бросил. Впрочем, он умер год назад. Можете, если хотите, сообщить в полицию, но, как заметил этот божий одуванчик, я неплохая актриса, и меня не так-то легко будет отыскать! — Она вышла, с силой хлопнув дверью, — и в следующую минуту издали донесся стук входной двери.

— Реджи! — вскричала леди Чарнли. — Реджи!.. — Из глаз ее хлынули слезы. — Боже мой, Боже мой!.. Я могу теперь вернуться в Чарнли и жить там вместе с сыном — и я могу сказать ему, каким прекрасным, самым лучшим человеком на свете был его отец!..

— Нужно очень серьезно обдумать, что в первую очередь следует предпринять, — сказал полковник Монктон. — Элике, дорогая, если вы позволите мне отвезти вас домой, мы могли бы по дороге кое-что обсудить.

Леди Чарнли поднялась. Подойдя к мистеру Саттертуэйту, она положила обе руки ему на плечи и очень нежно его поцеловала.