Дик Фрэнсис - 1968, Ставка на проигрыш

Люк-Джон поздоровался с ним, но он ответил лишь мутным, ничего не выражавшим взглядом. Дерри принес каждому по полпинте и вежливо пригласил Берта присоединиться, хотя не питал к нему особого расположения.

- Двойной скотч, - буркнул Берт. Дерри, по-видимому, вспомнил о своих закладных и помрачнел.

- Как дела? - осведомился я и тут же спохватился: Берт был поистине неистощим по части жалоб и воркотни.

Однако на этот раз плотина была перекрыта. Он с усилием сфокусировал на мне водянистый взор, и еще одна спичка обожгла ему пальцы. Он, казалось, и не заметил.

- С-с-совет тебе дам, - пробормотал он и тут же замолчал. Совет остался при нем.

- Ну так выкладывай свой совет, - предложил Люк-Джон. - Он ему всегда пригодится.

Чехов перевел взор с меня на моего босса и рыгнул на всю катушку. Бледное лицо Дерри брезгливо искривилось, и Берт это заметил.

«И вот так каждую пятницу, и в следующую тоже», - подумал я, но ошибся. Берту Чехову оставалось жить меньше часа.

Люк-Джон, Дерри и я сидели на табуретках у стойки и поглощали холодное мясо с маринованным луком, а Берт, покачиваясь, стоял сзади, выпуская трубочный дым и пары виски нам в затылки. Время от времени он издавал нечленораздельное мычание, сопровождавшее, по-видимому, ход его мыслей.

Что-то с ним неладно. Но меня это мало заботило: своих проблем по горло!

Люк-Джон взглянул на Берта с состраданием и предложил еще виски. Алкоголь затопил мутно-голубые глазки, сократив зрачки до величины булавочной головки, что придавало взгляду совсем уж бессмысленное выражение.

- Пойду-ка, пожалуй, провожу его до конторы, - неожиданно для самого себя предложил я. - Не то еще под автобус угодит.

- И поделом ему, - тихо, чтобы не услышал Люк-Джон, прошептал Дерри.

Ленч завершился сыром и второй кружкой пива. Чехова мотало из стороны в сторону, и он опрокинул содержимое моей кружки на брюки Дерри и на ковер. Ковер воспринял это стоически, чего нельзя сказать о Дерри. Одним глотком я допил пиво и принялся подталкивать Берта через толпу к выходу.

- Бар еще не закрыт, - неожиданно отчетливо проговорил он.

- Для тебя закрыт, старина.

Он привалился к стене, размахивая трубкой, зажатой в пухлом кулаке.

- Никогда не уходи из пивной до закрытия. Никогда не бросай рассказ незаконченным. Никогда не держи женщину на пороге дома. Абзацы и юбки должны быть короткими, а фазаны и грудки - пухленькими.

- Точно, - вздохнул я. Вот тебе и совет!

Я взял его под руку, и без особых помех мы выбрались на тротуар Флит-стрит. Нетвердое наше продвижение в сторону Сити вызвало немало косых взглядов, но к столкновениям не привело. Слитые воедино, мы перешли улицу и двинулись на запад вдоль знаменитых фронтонов редакции «Телеграф» и черных стеклянных витрин «Экспресс». Флит-стрит немало повидала на своем веку, и пожилой репортер, накачавшийся, словно бурдюк, вином во время ленча, был никому не интересен.

- Совет, - сказал он вдруг, резко остановившись. - Небольшой совет.

- Ну? - терпеливо спросил я.

Он скосил на меня глаза.

- А ведь мы прошли мимо «Блейз».

- Ага.

Он попытался развернуть меня в обратную сторону.

- У меня дело в Лудгейт-серкус. Нам сегодня по пути, - солгал я.

- П-правда?… - Он рассеянно кивнул, и мы потащились дальше. Еще через несколько шагов он снова остановился. - М-м-маленьки-ий… совет…

Он смотрел прямо перед собой. Я был уверен, что он ничего не видит, не замечает уличной суеты. Ничего, кроме какой-то одной навязчивой мысли, его не занимало.

Мне надоело ждать совета, который никак не мог материализоваться. Стало опять накрапывать. Я взял его под руку и попытался протащить последние оставшиеся до дверей редакции пятьдесят ярдов. Он не стронулся с места.

- Запомни последние слова, - вдруг сказал он.

- Чьи?

- Мои, ясное дело… Запомни последние слова. Маленький совет…

- Непременно, - вздохнул я. - Вымокнем тут.

- Я не пьяный.

- Ну, конечно.

- Могу написать свою колонку в любую минуту. Хоть сейчас.

Он пошатнулся, и мы направились к входу в редакцию. Еще три ступеньки, и он будет в тепле, в безопасности. Покачиваясь, он стоял у дверей.

- Если кто попросит, - выдавил он наконец, - не соглашайся.

По бледному мясистому лицу пробежала тень озабоченности. Нос был усеян крупными порами, на подбородке проступала жесткая черная щетина.

Рука его скользнула в карман, и выражение озабоченности сменилось радостной гримасой, когда она вновь вынырнула на свет Божий с наполовину недопитой бутылкой виски.