Дик Фрэнсис - 1968, Ставка на проигрыш

Результат - тысяча слов в неделю, груды бранных писем и чек, не покрывающий и части моих расходов.

Люк-Джон поднял голову:

- А кто у нас идет на скачки, ты или Дерри?

- Я! - выпалил Дерри в ту же секунду.

- Ты как. Тай, не против? - вопросительно взглянул на меня Люк-Джон.

- Нет, конечно. Это сложный гандикап, как раз по его части.

Люк-Джон поджал и без того тонкие губы и (неожиданная щедрость!) вымолвил:

- В «Тэлли» хотят всю подноготную, намеками тут не отделаться. Что ж, почему бы тебе и не поработать на них, коли есть желание?

В нижнем углу листа он накарябал жирное «о'кей» и подписался.

- Только уж будь другом - если раскопаешь какую тухлятину, попридержи для нас, - добавил он.

«Вот она, цена твоему проклятому благородству», - желчно подумал я. Душа Люка-Джона всецело принадлежала «Блейз», и пробным камнем всех решений было: может ли данное дело прямым или косвенным образом сослужить службу газете? Время от времени одного из служащих спортивного отдела безжалостно приносили в жертву на этот алтарь. Отсроченные отпуска, несостоявшиеся свидания, упущенные возможности - ничто не останавливало его ни на миг.

- Само собой, - коротко ответил я. - И спасибо.

- Как жена? - спросил он.

- Спасибо, прекрасно.

Он исправно задавал мне этот вопрос каждую пятницу. Почему бы и не проявить внимание и чуткость, тем более что «Блейз» это ничего не стоило? А может, это и впрямь его интересовало? Интересовало лишь в той степени, что, если она чувствовала себя не «прекрасно», могла пострадать работа.

Я завладел телефоном Дерри и набрал номер.

- Журнал «Тэлли». Чем могу служить? - Девичий голос, ровный, утомленный, с западнокентским акцентом.

- Я хотел бы поговорить с Арнольдом Шенкертоном.

- Простите, кто его спрашивает?

- Джеймс Тайрон.

- Минуту… - Щелканье, пауза. - Соединяю.

Столь же ровный, интеллигентный голос провозгласил себя Арнольдом Шенкертоном из отдела очерков. Я поблагодарил за письмо и сказал, что готов принять предложение. В меру приветливым тоном он проронил, что это очень мило с моей стороны, а я в свою очередь добавил:

- Если, конечно, оплата будет приличной.

- Ну разумеется! Сколько вы хотите?

«Придумай цифру и помножь на два».

- Двести гиней плюс расходы.

Люк-Джон приподнял брови, а Дерри присвистнул.

- Вы разбогатеете!

- Наши доходы весьма ограниченны… - с оттенком жалобы заметил Шенкертон. - Сто гиней - абсолютный предел.

- Я плачу слишком большие налоги.

По проводу донесся тяжкий вздох.

- В таком случае - сто пятьдесят. Но очерк должен быть на уровне.

- Постараюсь.

- От вашего старания журнал прогорит. Нам нужны стиль и интуиция, а не скандал. Ясно?

- Ясно, - согласился я, нимало не обидевшись. - На сколько слов?

- Это основной материал. Примерно три с половиной тысячи.

- А иллюстрации?

- Закончите работу, и я свяжу вас с одним из наших фотографов.

- Прекрасно, - вежливо заметил я. - Каковы сроки?

- Номер идет в печать… так, сейчас посмотрим… двадцатого ноября. Значит, материал мы должны получить самое позднее утром семнадцатого. Но чем раньше, тем лучше.

Я взглянул на настольный календарь. До семнадцатого десять дней.

Люк-Джон бросил мне письмо через стол, но Дерри перехватил его и пробежал глазами.

- "Глубокое исследование", - иронически скривил он губы. - Что ж, тебе не привыкать к глубинам. Там ты чувствуешь себя как дома.

- Да, - рассеянно согласился я. - Но стоит ли погружаться из-за ста пятидесяти гиней?

Мне неожиданно пришло в голову, что интересно было бы извлечь из глубин людей, обычно остающихся в тени. Имена «звезд» подолгу не сходят со страниц прессы. Подпольные же «звезды» не фигурируют в разделе новостей. Надо же хоть иногда вытаскивать их на свет Божий!

Пару раз подобного рода оригинальные идеи уже приносили мне неприятности. Но что решено, то решено. Тогда я и понятия не имел, чем все это закончится.

К часу дня Люк-Джон, Дерри и я утрясли все свои делишки и под мелким моросящим дождем отправились в бар «Девере», что в Девере-корт, напротив Дворца правосудия.

Там уже сидел Берт Чехов и, обжигая пальцы о спички, тщетно пытался разжечь свою старую вонючую трубку. Его тушу обтягивал бесформенный твидовый пиджак, как всегда щедро обсыпанный пеплом, на ногах красовались стоптанные, запыленные ботинки. Водянистые голубые глаза Берта блестели ярче, чем полагалось бы в этот час и в этом месте, - видно, ленч у него начался минут на сорок раньше, по самым скромным моим подсчетам.