На следующее утро, сидя за завтраком, мы вдруг услышали доносившийся из коридора шум – чьи-то возбужденные голоса. Через секунду дверь распахнулась и, вопреки всем протестам управляющего, в залу ворвался великанского роста мужчина, чья спутанная борода и рыжая копна волос безошибочно указывали на его личность. За гигантом следовал констебль. Обежав глазами сидевших за столиками, хозяин Юффы остановил взгляд на незадачливых отце и сыне Грайс-Патерсонах.
– Вот они! – прорычал он. – Вот эти негодяи! Арестуйте их немедленно, Макферсон!
Грайс-Патерсона, как и всех других, это внезапное появление буквально парализовало – он застыл, не донеся до рта ложечку с яйцом, но потом вскочил из-за стола.
– Как вы смеете! – сердито вскричал он. – Что все это значит?
– Это значит, – так же запальчиво отвечал Макглевин, – что вы надругались над моим гостеприимством! Я приютил, пригласил в дом вас, взявшихся неизвестно откуда, плутавших в темноте, вы же отплатили мне тем, что предательски выкрали у меня драгоценную реликвию нашего рода – пряжку Макглевина!
– Ерунда какая! – фыркнул Грайс-Патерсон. – Ничего я не крал! Никогда в жизни я не брал чужого! А вашу несчастную пряжку я в глаза не видел!
Лицо Макглевина потемнело от гнева, а жилы на его висках вздулись.
– Как смеете вы так пренебрежительно говорить о моем фамильном наследии! – рявкнул он. – Вы презренный негодяй!
Трудно сказать, сколько длилась бы эта яростная перепалка. Судя по всему, Макглевин был готов уже наброситься всей своей мощью на хилого эдинбургского юриста. Но констебль Макферсон, чья фигура тоже была не из мелких, ухитрился вклиниться между противниками и каким-то образом разрядить обстановку.
– Джентльмены, джентльмены, – заговорил он примирительно, – давайте же обсудим все это, как подобает культурным людям!
Вскоре была изложена фактическая сторона дела. В последний раз драгоценную реликвию своего рода хозяин Юффы видел накануне днем, когда переставлял экспонаты в своем музее. С Грайс-Патерсонами сам он в музей не входил, но, давая им фонарь, разрешил осмотреть там все, если им это интересно. Что они и сделали, оставаясь в помещении минуты две-три, прежде чем встретиться с ним за горячим пуншем. Позднее, войдя в музей за книгой, он обнаружил пропажу пряжки. Ничто не мешало грабителю ее взять, так как экспонат этот не был защищен футляром, а лежал открытый на маленькой подставке. Кроме Грайс-Патерсонов, в дом в течение всего дня никто не входил, да и следов взлома видно не было. Поэтому подозрения, павшие на основании косвенных доказательств на двух эдинбургских юристов, казались по меньшей мере обоснованными, однако, пообщавшись с ними накануне вечером, я не мог поверить, чтобы тот либо другой совершил столь гнусное преступление. Они, со своей стороны, утверждали, что пряжки не видели и вообще осмотрели музей лишь мельком.
Но выход из этого impasse [39] представился совершенно неожиданно. Шерлок Холмс, резким движением отодвинув стул, поднялся со своего места за столом. Он коротко отрекомендовался, и, хоть слава его в то время еще не так гремела, как впоследствии, когда он мог наслаждаться ею уже в полной мере, имя его в ту же секунду признали несколько присутствующих.
– Я следил по газетам за расследованием дела Мопертюи, – с большим почтением начал было пояснять полицейский, но Холмс лишь отмахнулся от него.
– Думаю, что не вредно будет до того, как помышлять об арестах, сперва осмотреть место преступления, – авторитетным тоном заметил он. – Там могут открыться обстоятельства, способные помочь нам разрешить вопрос о вине и невиновности и раз и навсегда внести в него ясность или даже направить наше расследование в иное русло.
– Ерунду городите! – презрительно бросил Макглевин, но констебль Макферсон одобрительно кивнул.
– Не могу я брать под стражу человека только из-за ваших слов, – сказал он. – Джентльмен этот прав. Сперва надо осмотреть место преступления. Вы будете так любезны, что поможете нам, мистер Холмс?
Мой друг согласился, и Макферсон быстро приступил к действиям. После краткого совещания с Холмсом, во время которого тот дал ему необходимые инструкции, двум местным рыбакам, являвшимся помощниками констебля, было поручено следить за порядком в Килбуе до нашего возвращения. Затем Макглевин, Макферсон, старший Грайс-Патерсон и мы с Холмсом отправились на остров на паровом катере “Альба”.
Подплывая к Юффе, мы еще издали увидели маячивший над островом угрюмый и одинокий силуэт – башню макглевинского обиталища. За ней простиралась унылая однообразная равнина, неровно окрашенная в тускло-бурый цвет. Странной казалась идея выбрать для дома такое неприветливое, не располагающее к себе место. Да и вести расследование в подобных неблагоприятных условиях другу моему дотоле вряд ли приходилось. На сотню ярдов к северу водную стихию оживляли другие, мелкие островки, море пенилось, биясь об острые их скалы, а в двухстах ярдах, если смотреть на юг, был край материка – нагромождение скал, поросших непролазными зарослями.
Макглевин провел лодку вдоль узкого и шаткого деревянного причала, и ловкий пожилой седовато-рыжий коротышка, его слуга, принял канат, после чего мы выбрались на берег. Крутая узкая тропа подвела нас к передней двери дома. Над нами высилась та самая башня, футов в двадцать высотой, с узкими бойницами окон. За башней тянулось крыло дома – одноэтажного, под плоской наклонной кровлей. Слева от башни простиралась травянистая пустошь, там и сям на ней виднелись кучи сплавного леса и пиленых бревен, а на другом краю – беспорядочное нагромождение замшелых камней: все, что осталось от древнего христианского святилища.
Читать дальше