Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

— Но ты вовсе не так беден, как говоришь, — возразила она. — У тебя же еще есть эти десять тысяч.

— Деточка, это даже меньше того, что ты стоила мне в месяц. Я как-то заплатил раза в три больше за несколько бриллиантиков, которые ты носила всего один вечер.

Дженни, припоминая, на миг задумалась и удивленно, словно сделала открытие, протянула:

— Гляди-ка, а ведь правда.

Давно уже Эктор так не веселился.

— Но я ведь могу, — посерьезнев, заговорила мисс Фэнси, — тратить поменьше, ой, куда меньше, и быть счастлива. Еще до знакомства с тобой, когда я была молода (ей недавно исполнилось девятнадцать лет), десять тысяч казались мне сказочной суммой, о которой можно лишь мечтать и которую мало кто видел, а не то что держал в руках.

Она попыталась сунуть деньги графу в карман, однако он воспротивился.

— Ну возьми их обратно.

— И что же ты предлагаешь мне с ними делать?

— Не знаю. А ты не хочешь пустить их в оборот? Послушай, почему бы тебе не попробовать играть на бирже или на бегах, выиграть в Бадене и вообще что-нибудь предпринять? Я слышала про многих людей, которые сейчас безумно богаты, что они начинали с нуля, а ведь у них не было твоего образования. Ты же все знаешь, все видел. Почему бы тебе не поступить, как они?

Дженни говорила с горячностью женщины, пытающейся убедить мужчину. А Эктор, поражаясь такому бескорыстному сочувствию, смотрел на нее, изумленный куда сильнее, чем прозектор, который, готовя перед лекцией труп, обнаруживает у него сердце не слева, а справа.

— Ты согласен со мной, да? — не отставала Дженни.

Граф стряхнул с себя сладостное оцепенение, в которое погрузило его выражение нежности на лице любовницы.

— Да, ты славная девушка, — промолвил он. — А теперь бери эти деньги, раз я их тебе даю, и ни о чем не тревожься.

— А ты? У тебя есть еще? Сколько у тебя осталось?

Граф проверил карманы, пересчитал золото в портмоне, чего никогда раньше не делал.

— О, у меня еще триста сорок франков! Это куда больше, чем мне требуется, так что перед уходом я подарю десять луидоров слугам. Они хорошо мне служили.

— Господи, а что же ты потом будешь делать?

Эктор снова сел на стул, небрежно погладил бороду и сообщил:

— Пущу себе пулю в лоб.

Дженни в ужасе ахнула.

Граф решил, что она не поверила, извлек из кармана пистолеты и показал ей.

— Видишь эти игрушки? Так вот, выйдя от тебя, я куда-нибудь зайду, все равно куда, поднесу эти пушечки к вискам, — Эктор продемонстрировал, как он это сделает, — нажму курки — и до свиданья.

Побледнев, прерывисто дыша, Дженни не отрывала от него расширившихся от ужаса глаз. И в то же время она восхищалась им. Ее потрясло бесстрашие, спокойствие, насмешливая беспечность. Какое великолепное презрение к жизни! Промотать состояние, а потом покончить с собой без жалоб, без слез, без сожалений — это казалось ей актом небывалого, беспримерного героизма. В экстазе ей чудилось, что перед ней совершенно новый, незнакомый человек, прекрасный, лучезарный, ослепительный. И она ощущала в себе бесконечную нежность к нему, любила его, как еще никого в жизни; в ней пробудилась доселе неведомая ей страсть.

— Нет! — вскричала она, — Нет, этого не будет!

Вскочив, она бросилась к графу, повисла у него на шее и, откинув голову, чтобы видеть его глаза, чтобы читать в них, умоляла:

— Ты не станешь убивать себя? Правда? Обещай, поклянись мне… Нет, это невозможно, ты не сделаешь этого. Я люблю тебя, люблю, хотя раньше терпеть тебя не могла. Ах, если бы я тогда знала тебя, как сейчас!.. Послушай, мы будем счастливы. Ты был богат и не знаешь, что такое десять тысяч франков, но я-то знаю, знаю. На них можно прожить долго, очень долго. Мы ведь можем, если захотим, продать все, что тут есть лишнего, — лошадей, коляску, мои бриллианты, зеленую кашемировую шаль. И тогда мы утроим, а то и учетверим эту сумму. Тридцать тысяч — это же целое состояние. Подумай только, сколько счастливых дней они нам подарят…

Граф де Треморель с улыбкой отрицательно покачал головой. Но он был в совершенном восторге: его воспаленному тщеславию льстило непритворное чувство, светившееся в прекрасных глазах мисс Фэнси. Как его любят, как сокрушаются из-за него! Какой необыкновенный человек уходит из жизни!

— Мы не останемся тут, — продолжала Дженни. — Мы укроемся в маленьком домике на другом конце Парижа. Знаешь, в Бельвиле на холмах за тысячу франков можно найти прелестный домик с садиком. Нам будет так хорошо там вдвоем. Ты всегда будешь рядом со мной, а не то я стану ревновать, я страшно ревнивая. Прислуги у нас не будет, и ты увидишь, какая я хорошая хозяйка.