Жорж Сименон - Невиновные

– Спите крепко... И не беспокойтесь за детей. Я придумаю, что им сказать.

Он лежал на спине, вперив взгляд в потолок, уверенный в том, что, несмотря на лекарство Натали, не заснет. Однако уже через несколько минут мысли его стали нечеткими. В памяти возникали забытые образы, особенно из времен его детства. Он даже вновь ощутил вкус супа, который варила его мать.

Она умерла, когда он был еще совсем юным, так что он мало знал ее. Сегодня ее лицо привиделось ему удивительно отчетливо.

И был еще пруд за лугом возле двух плакучих ив, в котором он ловил лягушек.

Все это виделось так четко и ярко, словно в книжке с картинками. Он снова увидел своего школьного учителя с бородкой клинышком и одного из своих соучеников с заячьей губой, и дочку булочника, которую дергал за косы.

Потом все стало расплываться. Дыхание выровнялось. Он спал.

Он проспал не до вечера. Он проспал до утра следующего дня. И сон был таким сладким, что он попытался снова в него погрузиться. Он проснулся на середине сновидения, и ему хотелось узнать, чем оно кончится.

Он посмотрел на будильник. Было половина седьмого.

Он встал, накинул халат и направился в кухню, где, сидя у стола, завтракала в одиночестве Натали.

– Вот вы и встали...

– Доброе утро, Натали... Вы доедайте... А я пока сварю себе чашку кофе...

– Вы не хотите есть?

– Нет.

Отныне нужно было учиться и жить, и думать подругому.

– Дети еще спят?

– Жан-Жак вчера сдал свой экзамен... Он был так измотан после этой нервотрепки, что лег спать без ужина. Пусть поспит вдоволь... А у Марлен еще неделю будут занятия. Скоро пойду ее будить.

Она ела толстые тартинки с вареньем, и ему тоже захотелось есть. Он поставил чашку с кофе на стол, намазал маслом кусок хлеба, а сверху положил смородинового варенья.

Еще одно детское воспоминание.

– Удивительное у вас лекарство... Оно воскресило в моей памяти то, что я считал давно забытым.

– Что-нибудь неприятное?

– Да нет. Некоторые воспоминания о детстве...

Он съел три тартинки, и Натали встала, чтобы приготовить ему еще чашку кофе.

– Пора идти будить Марлен. Она так долго принимает ванну...

В отличие от него Марлен всегда выходила из дому в последнюю минуту, и ей приходилось бежать.

Он причесался, побрился, потом, все еще в пижаме и халате, стал бродить по квартире. Когда Марлен пришла завтракать в столовую, где уже стоял ее прибор, она была очень удивлена.

– Ты поправился?

Он чуть было не сказал, что не поправится никогда, но удержался и попытался ответить шуткой:

– Как видишь... Мне никак не удается поболеть понастоящему, как все люди.

– И все же ты не идешь в мастерскую?

– Ни сегодня, ни, по-видимому, в ближайшие дни... Мне нужно отдохнуть.

– У тебя неприятности?

– Есть кое-какие.

– Полагаю, ты не можешь мне о них рассказать?

– В самом деле не могу.

Она ела яйца всмятку, обмакивая в них кусочки хлеба, как делала, когда была совсем маленькой.

– Тебе известно, что Жан-Жак сдал экзамен?

– Да. Он доволен своим успехом?

– Ведь ты его знаешь. Он не из тех, кто считает, что хватает звезды с неба. Результаты объявят только двадцать шестого, и до этого дня он будет грызть ногти.

Жан-Жак не мог избавиться от этой привычки, когда бывал чем-то обеспокоен. Он никогда не рассказывал ни о себе самом, ни о своих товарищах по лицею. И не потому, что был замкнутым парнем.

– Он спит?

– Главное – дайте ему выспаться, – вмешалась Натали.

Марлен побежала за своим портфелем, поцеловав отца в лоб влажными губами.

– Пока. Береги себя!

– Теперь пойдите в гостиную, посидите там. Я принесла вам газету. А я тем временем уберу в спальне.

Он уселся в свое кресло, кожа которого пропахла табаком, как старая трубка, и попытался читать. Какаято девушка бросилась в Сену, но была спасена в последний момент. Четверо налетчиков, совершивших множество hold-up [1], сегодня предстанут перед судом присяжных.

Нет, больше он не мог. Он делал над собой усилие хотя бы для того, чтобы не огорчать Натали, но в голове вертелись все те же мысли.

Это было какое-то наваждение. И как нажимают на больной зуб, так и он вызывал в памяти самые жестокие картины, порой с ужасающей отчетливостью.

– А сейчас примите ванну...

Он вытянулся в теплой воде и чуть не уснул. Затем он медленно намылился. Делать ему было нечего. У него был отпуск, как и у его сына. Но отпуск совершенно иного рода.

Надел он только брюки и рубашку. Надевать пиджак и выходить на улицу не хотелось. Даже из спальни он выходил неохотно.