Жорж Сименон - Переезд

Ее улыбка уже не выглядит столь естественной, и ему кажется, что он немного напугал ее.

Тогда он решил пойти дальше, гораздо дальше. Хватит с него этой его щепетильности порядочного человека. С этим кончено. Кон-че-но.

– Я сейчас скажу, что ты у меня попросишь. Давай подставляй свое ухо.

И он повторил, совсем тихо, слова, услышанные из уст соседа.

– Тебя это удивляет, да?

Она смотрит на бармена, и тот удаляется как бы для того, чтобы обслужить других клиентов. На самом же деле он покидает бар и направляется к небольшой двери рядом с туалетами.

– Держу пари, он сейчас отыщет Фаррана!

– Что?

– Я сказал Фаррана.

– Кто это? Кто-нибудь, кого ты знаешь?

Он глядит на них – лукавый, смеющийся, напуганный, все вместе. Ему не хотелось заходить так далеко. Он забыл, что ему не полагается это знать.

– А вы нет?

– Здесь не принято спрашивать фамилию клиента. Только его имя. Вот у тебя какое имя?

– Эмиль.

Ирен уже стушевалась, предоставив руководство действиями Алексе. Та же почти без иронии говорит:

– Так я и знала.

– Почему?

– Потому что оно тебе очень подходит.

У него мелькнула смутная догадка, что она смеется над ним, и это его рассердило.

– Ты забываешь, что я о тебе знаю больше, чем ты обо мне. Может, я и зовусь Эмилем, но я не...

Он резко остановился. Только сейчас он замечает отсутствие бармена. Точнее, он видит, как тот внезапно возникает рядом с небольшой дверью, а он-то все это время считал, что тот находится у него за спиной.

– Откуда он идет?

– О ком ты говоришь?

– О Леоне.

– Вероятно, из туалета.

– Нет. Он вышел из другой двери. Куда она ведет?

– За кулисы. Нам все ж таки нужно одно место, чтобы там переодеваться, складывать аксессуары и другое – для хранения бутылок.

Он обвел взглядом зал, и его беспокойство возросло. Большая часть клиентов уже ушла, остались лишь три пары за столиками, и музыканты складывают свои инструменты.

Это не отрезвило его полностью, но его апломб поуменьшился. Внезапно ему нестерпимо захотелось поскорее оказаться снаружи, оставить эту западню.

Ибо это была западня, и вот он уже начинает вырываться.

– Сколько с меня, бармен?

– Вы ведь не собираетесь вот так вот уйти, когда эти дамы еще не допили своего шампанского.

Он взглянул поочередно на Алексу и на Ирен, он увидел их другими, не такими, как прежде. Они не были двойниками, но их улыбка выглядела вымученной, черты – напряженными, как бы угрожающими.

Может, он все это выдумывает.

– Пусть они его допьют.

Ирен, кажется, поняла Бог знает какой сигнал бармена.

– Я сейчас скажу тебе одну приятную вещь, лапушка. Ты говорил, что вернешься сюда завтра из-за Алексы. Завтра у нее выходной. Она только что мне призналась, что ей хочется. Понимаешь? Мы сейчас премиленько разопьем еще одну бутылку, а потом отправимся втроем в дом по соседству...

Он держится за стойку бара, так как табурет под ним качается. Нахмурив брови, он силится понять. Зачем они хотят затащить его в меблированные комнаты в соседнем доме?

– Это западня? – спрашивает он, еле ворочая языком.

Леон, не дожидаясь его ответа, уже откупорил бутылку и теперь разливает шампанское по бокалам.

– Какая западня? Зачем бы мы стали устраивать тебе западню? Нам обеим просто хочется позабавиться с тобой...

"... и избави нас... ".

Нет! Хватит с него этих песен.

– Зачем вы ходили за кулисы? – внезапно спросил он, повернувшись к бармену.

– Чтобы сказать хозяйке, что все идет хорошо.

– Хозяйка ведь наверху.

– Есть внутренний телефон.

– Кто принял решение прекратить музыку?

– Никто. Музыканты сами знают, когда им играть, а когда нет. Их уже не слушали, да и танцующих больше нет.

Одна из трех пар направляется к выходу. Остаются две пары и одинокий клиент в баре – англичанин, дремлющий за своим стаканом виски и время от времени зовущий Леона, чтобы тот его наполнил.

– Чинь-чинь!

Нет! И «чинь-чинь» тоже не надо! Ни «чинь-чинь», ни «избави нас ото зла».

Ему довольно тягостно, что он дошел до такого. Он даже не знает, как это началось. Разумеется, это была его вина. Все всегда происходило по его вине. Бланш никогда не принимала решений. Она делала то, чего хотелось ему. Она была покорной женой. Покорной!

А разве Ирен не была покорной в меблированных комнатах? Нет ничего проще. И Ален был покорным. Если он и нарушал родительскую волю, то тайком, так, чтобы отец не знал, делает он это или нет. Он это делает, это точно. Может, он прямо сегодня поделился со своими товарищами: