Жорж Сименон - Переезд

Жовис одолел его!.. Он его разыскал... Он уже занимался любовью с одной из девиц, той, про которую его сосед небрежно заявил, что овладел ею в телефонной кабине.

– Кстати, здесь есть телефонная кабина?

– Хочешь позвонить жене?

– Во-первых, я не говорил, что собираюсь кому бы то ни было звонить... Во-вторых, я лишь спросил, есть ли тут кабина... В-третьих, телефонную кабину можно использовать и для других целей, а не только для того, чтобы звонить...

И... бац! – говоря это, он смотрит Ирен прямо в глаза, но, поскольку девица никак не реагирует, добавляет:

– Так же как кровать служит не только для того, чтобы на ней спать...

Бац – по новой, что, нет? Теперь до нее дошло?

Он сбросил с себя путы. Именно об этом ни одна из них не догадывается. Они думают, что он говорит так потому, что выпил несколько бокалов шампанского, и не подозревают о том, насколько важен для него этот вечер. Важен! Некоторые слова он мысленно произносил как бы с большой буквы.

Он обрубил один конец... Он избавился от... Это было нелегко объяснить, но он чувствовал себя свободным. Свободным и сильным.

Вздор – вот подходящее слово! Добро, зло – все это вздор, вам понятно?

Он им этого не говорит. Он видит рожу барменатот не сводит с него глаз, и когда Жовис отворачивается, пользуется этим, чтобы подлить ему шампанского. На стойке уже третья по счету бутылка. А что потом?

Разве у Бланш есть право ставить ему это в упрек? Разве он не был примерным супругом и разве она не должна поблагодарить его за то, что он выбрал ее из тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч других?

А она могла бы раздеться посреди кабаре, показать свою грудь, живот, ягодицы?

Нет! Тогда что же?

Он переспал с Ирен, которая в "этом разбирается и которая поведала своей подружке Алексе, что он необыкновенный.

Алену тоже было не в чем его упрекнуть. Если бы Жовис того не захотел, то Алена вообще бы не было на свете.

"... избави нас... ".

– Где он? – спрашивает Жовис, оглядываясь по сторонам, как будто вспомнил о срочной встрече.

– Кто?

– Высокий блондин, который стоял до этого в глубине бара?

– Наверное, он ушел.

– Вы с ним не знакомы, ни та, ни другая?

Ответила одна Алекса:

– Я с ним знакома, как знакома со всеми клиентами, ни больше, ни меньше. Их сюда столько приходит!

– Он часто здесь бывает?

Она лгала, и было забавно заставлять ее лгать.

– Заходит время от времени...

Она уже убрала свою руку с бедра Эмиля и теперь смотрела на него с некоторой настороженностью.

– Не каждый вечер?

– Тебе в голову, зайчик, приходят странные мысли. Отчего ты решил, что он приходит сюда каждый вечер?

– Не знаю. Я думал...

– Что ты подумал?

– Я думал, что он тут вроде хозяина.

– У нас тут не хозяин, а хозяйка-мадам Порше. Она живет наверху и с тех пор, как потеряла ногу в автомобильной катастрофе, уже больше не спускается сюда.

– Это старая женщина?

– Десять лет назад это была лучшая в Париже исполнительница стриптиза.

– Как она стала владелицей этого заведения?

– Выйдя замуж за тогдашнего хозяина – Фернана Порше.

– А что стало с Фернаном Порше?

– Он умер.

– Как?

Он играет, стараясь припереть ее к стенке. Ему все известно, а она не знает, что ему все известно.

– Несчастный случай.

– Автомобиль?

– Нет. Огнестрельное оружие.

– Он покончил с собой?

– Он не сам это сделал.

Это явилось для него ударом, и он осушил свой бокал шампанского.

– А остальные?

Ни та, ни другая не понимает смысла вопроса.

– Какие остальные? О чем ты говоришь?

Он становится опрометчив, но чувствует себя непобедимым. Они ничего не могут с ним сделать. Он обрел свободу, он способен бросить им вызов.

– Ну все остальные! Банда!

Он указывает на Леона, затем на метрдотеля, официантов и заканчивает гардеробщицей.

Леон никак не реагирует, но упорно смотрит на обеих женщин, как бы давая им инструкции. Конечно, главарь не он. У него не тот вид. Вот у Фаррана, у того вид главаря. Но Леон, по-видимому, является кем-то важным, солидным, к примеру адъютантом.

– А ты хохмач?

– А почему бы мне не быть хохмачом? Разве я вам не сказал, что торгую отпусками? Отпуска – это весело! Я занимаюсь отпусками, и я весел...

Теперь настал его черед положить руку на бедро Алексы и сказать ей уверенным тоном:

– Завтра я вернусь и трахну уже тебя.

Уф! Впервые в жизни он произнес это слово, и ему это далось не без труда.

– Я уже заранее знаю, что ты мне сделаешь, что ты попросишь, чтобы я тебе сделал. Я знаю и как ты станешь кричать.