Жорж Сименон - У фламандцев

— Никогда.

Но вопрос, который он хотел задать ей, был несколько иной. Она заинтересовала его, и особенно теперь, когда он увидел ее комнату. Заинтересовала, как загадочная статуя. Он думал о том, трепетало ли уже от страсти это совсем не соблазнительное тело, была ли она кем-нибудь еще, кроме преданной сестры, примерной дочери, хозяйки дома, одной из семьи Питерсов, скрывалась ли, наконец, под этими ее обличьями настоящая женщина!

А она не отводила взгляда. Она не пряталась. Она, должно быть, чувствовала, что он разглядывает не только ее лицо, но и фигуру, и даже не вздрогнула.

— Мы ни с кем не встречаемся, кроме наших родственников Ван де Веертов.

Мегрэ колебался, и голос его звучал не совсем естественно, когда он сказал:

— Я хочу попросить вас проделать один опыт… Не спуститесь ли вы в столовую и не поиграете ли на рояле, пока я вас не позову… Если возможно, ту же вещь, что и третьего января… Кто тогда играл?

— Маргарита… Она поет и аккомпанирует себе… Она брала уроки пения…

— Вы помните, что это было?

— Все то же. «Песня Сольвейг»… но… я… я не понимаю…

— Это просто опыт…

Она вышла из комнаты и хотела закрыть за собой дверь.

— Нет! Оставьте ее открытой…

Через несколько минут ее пальцы уже небрежно скользили по клавишам, раздавались едва связанные друг с другом аккорды. А Мегрэ, не теряя времени, открывал шкафы в спальне девушек.

Первый шкаф был для белья. Аккуратные стопки рубашек, панталон, нижних юбок, все тщательно отглажено…

Аккорды сливались в мелодию. Слышалась знакомая песнь. А толстые пальцы Мегрэ перебирали белое полотняное белье.

Какой-нибудь свидетель, несомненно, принял бы его за влюбленного или, скорее, за человека, утоляющего какую-то тайную страсть.

Грубое, прочное, не знающее износа белье, без малейшей кокетливости. Белье обеих сестер лежало вместе.

Теперь дошла очередь до ящика: чулки, подвязки, коробочки со шпильками… Никакой пудры… Никаких духов, кроме флакона одеколона, которым, вероятно, пользовались только по большим праздникам…

Звуки стали громче… Дом наполнялся музыкой…

Теперь, кроме звуков рояля, слышался голос, который понемногу стал заглушать аккомпанемент.

Это пела не Маргарита! Это пела Анна Питере! Она выделяла каждый слог. Она с тоскливым чувством подчеркивала отдельные фразы.

Пальцы Мегрэ по-прежнему ощупывали материю в шкафу.

В одной из стопок белья зашуршало что-то похожее на бумагу.

Еще одна фотография. Любительский снимок в коричневом тоне. Молодой человек с вьющимися волосами, тонкими чертами лица, выступающей вперед верхней губой, с самодовольной, чуть-чуть иронической улыбкой.

Мегрэ не смог бы сказать, кого напомнила ему эта фотография. Но она напомнила ему кого-то.

Низкий голос, почти мужской, постепенно стал медленно затихать. Потом Анна обратилась к нему:

— Мне продолжать, господин комиссар?

Он закрыл дверцы шкафов, сунул фотографию в карман пиджака и быстро вошел в комнату Жозефа Питерса:

— Нет, не трудитесь больше!

Когда Анна поднялась наверх, Мегрэ увидел, что она заметно побледнела. Быть может, она вложила слишком много души в свое пение. Мегрэ окинул взглядом комнату, но не обнаружил ничего необычного.

— Я не понимаю… Я хотела бы у вас спросить, господин комиссар… Вы видели Жозефа вчера вечером…

Что вы о нем думаете?.. Неужели вы верите, что он способен?..

Пока Анна была внизу, она сняла платок, покрывавший ее волосы. Мегрэ даже показалось, что она вымыла руки.

— Нужно, понимаете ли, нужно, — продолжала она, — чтобы все признали его невиновность!.. Нужно, чтобы он был счастлив!..

— С Маргаритой Ван де Веерт?

Она ничего не ответила. Только вздохнула.

— Сколько лет вашей сестре Марии?

— Двадцать восемь… Все думают, что она станет директрисой школы в Намюре…

Мегрэ потрогал фотографию у себя в кармане.

— У нее нет возлюбленных?

И Анна мгновенно отозвалась:

— У Марии?

Что должно было означать:

— Возлюбленный, у Марии?.. Нет, вы ее не знаете.

— Я буду продолжать расследование, — сказал Мегрэ, направляясь к лестнице.

— У вас уже есть какие-нибудь результаты?

— Не знаю.

Она спустилась вместе с ним по лестнице. Проходя через кухню, он увидел старого Питерса, который сидел в своем кресле и, должно быть, даже не заметил комиссара.