Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей

Несмотря на большое удовлетворение, которое он испытал, найдя нужные данные, Диксон не видел в своём рапорте ничего особенно выдающегося, что могло вызвать на лице Морса такое торжествующее озарение, когда в 14.45 он знакомился с рапортом.

Задание, которое определил для самого себя сержант Льюис, по его мысли, должно было быть весьма мудрёным предприятием. Но даже и здесь боги, казалось, отнеслись благосклонно к задуманному Морсом. Досточтимый персонаж, известный под названием помощник коронёра [18] Следователь, занимающийся расследованием случаев насильственной или случайной смерти. , изъявил готовность пожертвовать, в достойных рамках, своим временем, если это действительно послужит делу Правосудия. И всё же у них двоих ушло более двух часов, чтобы собрать материал, в отношении которого Морс с такой уверенностью сказал, что он обязательно будет найден.

И он был найден.

Но самой трудной и утомительной оказалась работа, которую должны были выполнять девушки на телефонах, они сделали десятки и десятки трансатлантических звонков, — не слезая с телефона всё утро, весь день, первые вечерние часы вторника, — звонков по номерам, где получали новые номера, звонков друзьям, которые переадресовывали их к другим друзьям или коллегам, звонков из одного полицейского подразделения в другое, из одного штата США в другой, звонков по поводу документов, которые отсылали к следующим документам… и так далее, и так далее.

— А нельзя с этим немного повременить? — усомнился суперинтендант Стрейндж, заглянув к ним на минутку в середине дня. — Подождать до завтра?

Но Морс был человеком, который не успокоится, пока не докопается до корня, не успокоится на мысли, что докопаться можно завтра, а не немедленно. В кроссворде из «Листнера» остаётся неугаданным одно-единственное слово, и он напрягается до посинения, заставляет свои мозговые клеточки шевелиться на пределе, пока не отыщет это проклятое слово. Завтра было для его ума слишком далеко, так долго ждать последнего доказательства он просто не мог, с того самого момента, как Льюис — удивительный Льюис! — от нечего делать упомянул абсолютно не имеющую отношения к делу заметку в «Оксфорд тайме», его мозг пришёл в необыкновенное возбуждение и всё это время работал как часы.

Ох уж эти имена!

Морс сам добился ареста мистера Эдварда Стрэттона сразу же после того, как тот сошёл с трапа самолёта в Нью-Йорке, и потом сорок шесть минут шесть секунд, как зафиксировано недавно установленным счётчиком в недавно оборудованной комнате для телефонов в Сент-Олдейте, разговаривал с вышеупомянутым Стрэттоном. Но даже скряга Стрейндж не очень-то и ворчал по поводу цены, которую пришлось заплатить за потрясающую информацию, полученную Морсом.

Морс сам в 20.30 вечера дал полный отбой. Он не стал рассыпаться в благодарностях перед подчинёнными за всю ту огромную работу, которую они сумели проделать в этот необыкновенно длинный день, но только потому, что ему всегда было трудно выражать свои задушевные чувства. Тем не менее он вернул в сейф управляющего «Рэндольфом» не все паспорта туристов, три паспорта остались у него, несмотря на то что управляющий специально подчеркнул, что считает своей обязанностью позаботиться, чтобы паспорта были вручены их владельцам, где бы они сейчас ни находились.

В девять вечера Морс, за весь день не взявший в рот, как это ни поразительно, ни капли пива, уже шагал через Корн-маркет к «Рэндольфу», чтобы зайти там в «Чаптерс-бар». В жизни Морса отмечено немало случаев, когда он должен был выпить, чтобы легче думалось. Однако случалось (как сейчас), когда он должен был выпить исключительно потому, что ему хотелось выпить. Даже более того, он оставил «ягуар» на полицейской стоянке, чтобы можно было выпить как следует.

И он выпил — в охотку, с удовольствием и жадностью.

Через полтора часа, сидя на высоком табурете у стойки бара, он опустил глаза и увидел рядом со своей рукой, лежавшей на стойке, красиво наманикюренную руку, почувствовав одновременно мягкое прикосновение к своему плечу полной груди.

— Могу ли я угостить вас, инспектор? — Голос чуть с хрипотцой, чуть-чуть невнятный и более чем чуть-чуть волнующий.

Морсу не было нужды оглядываться. Он проговорил:

— Лучше угощу вас я, Шейла.

— Нет, я настаиваю.

Она взяла его за руку, нежно прижала её к себе, потом прижалась губами — такими сочными и такими жаркими! — к щеке, наспех, кое-как выбритой четырнадцать часов тому назад.