Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

Она всего на пару лет старше моей Барбары…

Рыжая девица перед ними была бледная, как кусок пергамента. Что-то разворотило ей глотку так, что шея превратилась в сплошную зияющую рану. Но самым жутким был тонкий надрез, тянущийся от грудины до пупка. Прошлой ночью Якоб не заметил его под испачканным кровью платьем. Такие же точно надрезы Куизль сам иногда делал казненным, чтобы изучить внутренности. По краям засохла кровь, на рану села толстая муха и поползла к пупку. Девушка походила на разорванную куклу, заштопанную на скорую руку.

– Кто… кто же сотворил такое? – с ужасом в голосе спросил Иероним. Толстое лицо его стало вдруг серым, и он с трудом сглотнул.

– Вот поэтому я и хочу узнать обо всем подробнее, – ответил Мартин Лебрехт. – Девица, без сомнения, была шлюхой. Возможно, разочарованный клиент перерезал ей глотку, но это… – Капитан с отвращением покачал головой и повернулся к Бартоломею: – Когда вы принесли труп и я обнаружил этот надрез, то решил не отправлять девицу на кладбище для преступников, как полагалось бы. Начались бы пересуды, а их и без того в городе хватает… – Он запнулся. – А с утра пораньше старьевщик Ансвин вот еще что приволок. Выловил всего пару часов назад из Регница.

Лебрехт откинул вторую, маленькую тряпицу, и взору открылась бледная женская нога. Она довольно долго пробыла в воде: крысы и рыбы хорошо над ней потрудились.

– Это уже третья конечность, найденная нами за месяц, – продолжил капитан.

– Четвертая, – бросил Якоб.

Лебрехт перевел на него недоуменный взгляд:

– Что-что?

– Я говорю, четвертая. Мы нашли правую руку вчера вечером, когда подъезжали к городу. Течением прибило к берегу… – И Якоб в двух словах рассказал о находке в Хауптсмоорвальде. – Рука принадлежала, очевидно, мужчине лет семидесяти, который долгое время занимался писаниной и страдал подагрой, – закончил палач. – Пальцы были сплошь в узлах.

– Хм, это и вправду мог быть советник Шварцконц, пропавший четыре недели назад, – пробормотал Лебрехт. – А кольца у него на пальце не было?

– Раньше, видимо, было. Я заметил круглый след на безымянном пальце, но самого кольца уже не было.

Комендант задумчиво покивал.

– Видимо, это был перстень с городской печатью. Шварцконц славился тем, что никогда с ним не расставался.

Куизль закрыл на секунду глаза и сам себя обругал дураком. Он был так уверен, что мужчина носил обручальное кольцо, что даже не допускал других вариантов! И только теперь осознал, как поспешил с выводами.

Никогда не поздно учиться. Даже в мои почтенные годы. Ну, хоть Магдалена ничего не узнает…

– Теперь, если считать найденную вами руку, у нас четыре конечности, – продолжал задумчиво Лебрехт. – Частью мужские, частью женские. По крайней мере, обе руки принадлежали, как я полагаю, Георгу Шварцконцу. Его сын Вальтер совершенно точно опознал левую руку по шраму.

– Постойте-ка, – Бартоломей недоуменно взглянул на капитана. – Левая рука принадлежала советнику Шварцконцу? Но…

– Знаю, что вы хотите сказать, – перебил его Лебрехт. – Если Георг Шварцконц был убит разбойниками где-нибудь в лесу, что, черт возьми, делает его левая рука в Бамберге?

– Вся местность вокруг города пронизана речушками и ручьями, – вставил Иероним. – Возможно, что одну из конечностей прибило здесь. Дикие звери разорвали труп и…

– Это были не дикие звери, – резко перебил его Якоб. – Я осмотрел руку. Чисто сработано, тесаком или топором.

– Ну, замечательно! Загадкой больше… – простонал Лебрехт и принялся загибать пальцы: – С Георгом Шварцконцем у меня четыре пропавших и куча конечностей. Кроме того, сегодня утром ко мне еще заявился аптекарь Магнус Ринсвизер и пожаловался, что у него пропала молодая жена. Стражники поздним вечером видели, как она шла в лес. – Капитан перевел дух. – Так мало того, старый пьяница Маттиас теперь носится по городу и всюду рассказывает, что прошлой ночью видел чудовище, лохматое и шагающее на задних ногах! Ну что за… дурак!

Лебрехт потер покрасневшие глаза, и у Якоба снова зародилось подозрение, что капитан что-то недоговаривает.

– Я сразу велел запереть Маттиаса в тюрьму, пока не протрезвеет, – продолжил комендант. – Но он уже половину города на уши поставил. Пока каждое из происшествий еще можно как-нибудь приуменьшить – ужасное ограбление, дикие звери, семейная ссора или что там еще. Но если всплывет это… – Он запнулся и показал на обезображенный труп. – Мне, так или иначе, придется доложить епископу. И все мы понимаем, что это означает…