Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

По лицу его скользнуло что-то твердое и холодное. Якоб нашарил рукой цепь и железный крюк у нее на конце. Палач вытянул руку и поймал еще один крюк. Цепи покачивались с тихим звоном – похоже, кто-то задел их совсем недавно. Куизль потер слезящиеся от дыма глаза; он по-прежнему ничего не видел, кроме темных силуэтов.

Где я, черт возьми?

Якоб попытался сосредоточиться на прочих чувствах. Слух, осязание, обоняние… Сквозь запах гари он уловил еще что-то. Запах этот давно выветрился, но въелся глубоко в стены. Пахло кровью и солеными копченостями. Оленьими ножками, ребрышками, кабаньими окороками… Куизль вздрогнул.

Разделочная! Я в разделочной, и на самый верх отсюда ведет шахта, куда раньше спускали освежеванную дичь! Куда…

Внезапно из мрака на него налетела тень. Палач почувствовал жгучую боль, когда одна из цепей хлестнула его по лицу. Он отлетел и перекатился по полу, чтобы избежать второго удара. Но его не последовало. Вместо него послышались, затихая, быстрые шаркающие шаги.

Потом приглушенно всхлипнула женщина, лязгнул засов, и над головой распахнулся люк.

Куизль отмахнулся от боли, поднял голову и увидел льющийся в проем лунный свет. После кромешной тьмы этот бледный свет показался ему ярче солнечного. Широкая шахта оканчивалась железным люком, настежь распахнутым. Справа тянулась узкая, в одну ногу, лестница. На ней, у самого люка, стояли две фигуры. На одной из них было платье, которое развевалось на ветру. Больше Куизль ничего не успел разглядеть. Крышка с грохотом захлопнулась, и обе фигуры исчезли.

– Барбара! – проревел Куизль в шахту. – Барбара!

Он погрозил кулаком и выкрикнул проклятие в ночное небо:

– Я доберусь до тебя, ублюдок! Можешь бежать хоть на край света, я до тебя доберусь, и тогда даже Господь тебе не поможет! Никто не посмеет похищать мою дочь, никто!

Якоб тяжело поднялся и поплелся к лестнице, снова скрытой во мраке. Ему показалось, что из глубины коридора донесся тихий хриплый голос. Но палач был слишком слаб, чтобы что-то проверять.

Уже в который раз за день он осознал, что уже слишком стар для подобных приключений.

Барбара дергала кожаный шнур, которым она, точно собака, была привязана к кольцу в стене. Она кашляла, у нее слезились глаза. Дым стал до того густым, что в комнате почти ничего не было видно. Где-то справа находилась дыба, на которой лежал старый Иероним Хаузер. Секретарь не издавал больше ни звука. Должно быть, он уже задохнулся.

– На помощь! – хрипела Барбара. – Папа, на помощь! Я здесь!

Но ответа не было.

Вокруг ревело пламя, языки его взбирались по льняным полотнам к деревянному потолку и лизали бревна. Жар с каждой секундой становился сильнее. Одежда Барбары не начала тлеть исключительно благодаря тому, что на ней по-прежнему была мокрая от дождя ряса. В нынешнем положении она служила ей защитным панцирем. Но девушка понимала, что мучительная смерть в огне – это лишь вопрос времени.

Если я не задохнусь раньше, как Хаузер.

Уже в который раз Барбара попыталась распутать связанными руками узел на шее, но тот был затянут слишком туго. Она в отчаянии огляделась, и взгляд ее упал на раскаленную кочергу, лежавшую рядом на полу. Быть может, удастся с ее помощью разорвать шнур…

Барбара вытянула ногу и достала носком до кочерги. Раскаленный металл с шипением прожег тонкий кожаный башмак. Девушка со стоном стиснула зубы и попыталась не обращать внимания на боль. Спустя некоторое время она подтянула кочергу настолько, что смогла осторожно взять ее связанными руками за тот конец, который был не таким горячим. И все-таки жар был такой, что Барбара едва не лишилась сознания. Казалось, кожа липнет к раскаленному металлу. Но девушка терпела – и прижимала кочергу к натянутому шнуру, едва различимому в дыму. В то же время она дергала его и тянула. От кожи исходил едкий запах.

Наконец, когда боль стала почти нестерпимой, последовал рывок, и Барбара повалилась на спину.

Шнур был разорван!

Девушка понимала, что нельзя терять время. Пыхтя и отдуваясь, связанная по рукам и ногам, она поползла в ту сторону, где, по ее расчетам, находилась дверь. Дочь палача сознавала, что шанс у нее только один. Если она неверно выберет направление, возможности разыскать выход с другой стороны уже не будет.

Прошу тебя, Господи… не дай мне ошибиться!

Барбара шарила связанными руками по голой стене, отшатываясь от горящих полотен, и наконец коснулась горячего дерева.