Джозефина Тэй: Дочь времени

— Я разбудила тебя, Ален?

— Я не спал.

— Наверное, они тут совершенно некстати, — сказала Марта, положив книги рядом с их презренными братьями. — Но, может быть, ты найдешь их более интересными. Ты открыл хотя бы одну?

— Я не могу больше читать.

— Тебя, наверное, боли одолели?

— Меня одолела скука!

— Бедненький. — Она вынула нарциссы из вазы, которая была слишком велика для них, эффектным сценическим жестом швырнула их в умывальник и поставила вместо них сирень.

— Займись чем-нибудь другим. Всегда можно совершенствовать свои умственные способности, я уже не говорю о душе или характере. Или изучить какую-нибудь философию. Йогов, например. Хотя, пожалуй, человеку с аналитическим умом трудно дается познание абстрактного. Я забыла, играешь ты в шахматы ты или нет? Может, примешься за шахматные задачи?

— Мой интерес к шахматам имеет скорее всего наглядный характер.

— Наглядный?

— Да, они бывают очень красивыми — короли, пешки и все прочие. Очень изящные.

— Чудно! Вот я и принесу тебе шахматы, развлекись. Ну, хорошо, не хочешь шахмат, возьмись решить научную загадку. Попытайся найти ключ к какой-нибудь тайне.

— Ты имеешь в виду преступление? Но я же помню наизусть все на свете следственные дела. Вряд ли кто-то сможет к ним что-либо добавить. Особенно человек, прикованный к постели.

— Я не имела в виду досье Скотланд-Ярда. Я хотела предложить тебе что-нибудь… как это сказать… классическое. Что-нибудь эдакое, что оставалось загадкой для многих поколений.

— Ну, например?

— Например, сундук с письмами.

— Только не Мария Стюарт!

— Почему нет? — воскликнула Марта, которая, как все актрисы, представляла себе Марию Стюарт лишь в белом монашеском покрывале.

— Меня может заинтересовать женщина с дурной репутацией, но глупая — никогда.

— Глупая? — воскликнула Марта своим низким голосом Электры.

— Глупейшая.

— Ну будет тебе, Ален.

— Носи она другой головной убор, никто бы и не вспомнил о ней. Все дело в шляпе.

— Ты думаешь, что, если бы она носила соломенную шляпу, она любила бы с меньшей страстью?

— Никогда она никого не любила, в шляпе или без.

— Откуда ты это знаешь?

— Мария Стюарт была ростом метр и восемьдесят сантиметров. Почти все очень высокие женщины отличаются сексуальной холодностью. Любой врач тебе подтвердит.

Сказав это, он подумал вдруг, почему за все годы, с тех пор как Марта стала обращаться к нему всякий раз, когда нуждалась в кавалере, ему ни разу не приходила в голову мысль, что ее знаменитая сдержанность к мужчинам может быть как-то связана с ее ростом. Но Марта не захотела проводить параллелей, ее по-прежнему занимала история любимой королевы.

— И все же она была мученицей. Это ты признаешь?

— Мученицей чего?

— Своей религии.

— Ревматизм — вот чьей единственной мученицей она была. Она обвенчалась с Дарнли без разрешения Папы, а с Босвелом — по протестантскому обряду.

— Сейчас ты мне скажешь, что она не была в заточении.

— Вся беда в том, что ты представляешь ее сидящей в маленькой каморке в башне замка, окна забраны решеткой, и лишь старый слуга слышит ее молитвы. На самом же деле у нее было шестьдесят слуг! Она горько жаловалась, когда их число сократилось до каких-то несчастных тридцати, и чуть не умерла от огорчения, когда из всей обслуги остались два секретаря, несколько служанок, вышивальщица и одна-две кухарки. И королева Елизавета вынуждена была содержать их за свой счет! Двадцать лет она платила из своего кошелька, и все это время Мария Стюарт обещала шотландскую корону всякому, кто устроит переворот и вернет ей утраченный трон или, в крайнем случае, трон Елизаветы.

Он взглянул на Марту. Та улыбалась.

— Ну что, полегчало немного?

Грант засмеялся.

— Да. На целую минуту я забыл о боли. Хотя бы одно доброе дело можно числить за Марией Стюарт!

— Ну что же, придется отказаться от надежды, что тайна сундука с письмами будет разгадана. Может быть, возьмешься за Железную Маску?

— Не помню, кто это был, но меня вряд ли может заинтересовать человек, лица которого я не видел.

— Ах да! Я забыла о твоем пристрастии к лицам. Кстати, у всех Борджиа были интересные лица. Я уверена, что они натолкнули бы тебя на разгадку какой-нибудь тайны, если бы ты захотел взглянуть на них.

Раздался стук, и в дверях появилось бесхитростное личико миссис Тинкер, увенчанное еще более бесхитростным сооружением в виде шляпы. Это была историческая шляпа. Миссис Тинкер не снимала ее с тех пор, как начала «ходить» к Гранту, и он не представлял ее в каком-нибудь другом головном уборе.