Елена Арсеньева - Компромат на Ватикан

– А, ерунда, – сказал невысокий серолицый дядька, – в два счета все сделаем. Укол тебе, наверное, не понадобится, такой здоровенный парень все выдержит, тем паче не столь уж больно будет.

Уложили его на топчан, на простынку. Дядька наклонился, что-то в руке сверкнуло, чем они там людей режут, и… Господи, какая это была боль! Внутри у Сергея все орало, корчилось, материлось самыми страшными словами, но вслух он душу не мог облегчить: кромсали-то верхнюю губу, можно сказать. Потом никак не мог найти силы встать. Ноги тряслись, руки. А на простыне, там, где он лежал, отпечатался след его тела – мокрый насквозь. Это его в пот бросило до такой степени.

Ох, как мама ругала этих садистов! Так и говорила: садисты натуральные, вот они кто, эти врачи, а Сергунька мой – герой, все молча вытерпел. Но ничего, сынуля, до свадьбы заживет.

Зажило значительно раньше.

А сейчас как это будет? Порез, кислота… Это еще больнее.

И никогда не заживет.

Вперед вышел Ваха и оттолкнул Аслана.

– Да ладно, красавец, – сказал примирительно. – Жалко тебя уродовать. Скажи добром, куда подевалась девчонка, – и нет проблем. Ты что думаешь, нам она нужна? Да пусть провалится. Нам нужен выход. Мы хотим отсюда уйти – незаметно. И ведь ты… и вы все тоже хотите отсюда уйти – живыми?..

Россия, Нижний Новгород, наши дни

Этот звук услышали все. Какой гомон ни стоял все время на улице, однако были мгновения, когда все замирало, словно переставало дышать: от усталости, от немыслимого напряжения. Все уже были на полном пределе, и в такие мгновения они, будто бегуны на сверхдлинную, нескончаемую дистанцию, разом набирали в грудь воздух для нового рывка. И вот во время одного из таких общих вдохов вдруг что-то хлопнуло наверху, за черными окнами, ярко высвеченными прожекторами. Выстрел, вот что это было. Послышался выстрел – и детские крики, крики, крики…

Мгновение тишины, чудилось, стало вечным. Краем глаза Тоня видела окаменелые лица вокруг: Федор, Майя, ребята из студии, Виталий, командир спецназа, заплаканные женщины, врачи со «Скорых», бойцы оцепления – все сейчас стояли как-то близко-близко друг к другу, чуть ли не за руки схватившись, но все смотрели наверх, может, на окна второго этажа, а может, в небеса, где должен ведь был кто-то отвечать за этот кошмар, разобраться в нем!

Тут у нее что-то случилось с глазами и с ногами, она почему-то перестала видеть, ноги подкосились. Почувствовала, что сидит – вот как странно, сидит на коленях у Федора, а он примостился на каменной тумбе неподалеку от входа в Дом культуры. Там вечерами то цветы продают, на этой тумбе, то семечки, то котят да щенят, но днем этих продавцов полиция гоняет. Сейчас Федора и Тоню никто не гнал, хотя один полицейский все-таки стоял рядом с ними, встревоженно глядя то на Тоню, то на окна второго этажа. Еще парень в белом халате топтался тут же, взлохмаченный такой. Держал наготове шприц. Для нее, что ли?

– Тоня, все в порядке, – бормотал Федор, размеренно покачиваясь взад и вперед, словно на коленях у него сидел ребенок, которого надо было убаюкать. – Все нормально, Тонечка.

У него был усталый, осипший голос. И Тоня подумала, что он уже давно вот так сидит, качает ее на коленях и уверяет, что все в порядке. Голова у нее стала такая тяжелая, не было сил поднять ее с плеча Федора. Она не поднимала – так и полусидела-полулежала, тупо глядя на угол здания, на плакат с перечнем кружков и самодеятельных коллективов, которые работали в Доме культуры, на бордюрчик возле подвального окошка, небрежно заколоченного доской, так что был виден провал, там подвал, наверное, вот кто-то машет из этого подвала, рука чья-то маленькая, детская рука, что ли?..

Сорвалась с колен Федора, но не устояла, сама упала на колени, да так и простояла, пока мужчины суетились вокруг подвального окошка и вынимали оттуда кошмарно перемазанную, всю в пыли и паутине… Катю!

Она была в своей юбчонке и маечке, с голыми ногами и в одной туфельке. Впрочем, вторая валялась тут же, под окошком.

Катерина степенно обулась. Федор мигом стащил с себя куртку, завернул Катю чуть не с головой и держал на руках, вернее, на одной руке, другой прижимая к себе Тоню. Все столпились вокруг, все норовили к Кате прикоснуться, спрашивали что-то, она что-то отвечала, Тоня не слышала ни звука, только вдруг заметила, как расслабилось Майино лицо, глаза повлажнели, и поняла: Катя что-то сказала про Сергея, но Тоня не слышала, что именно.