— Не тут-то было. Мотивы могли быть и ещё у некоторых. И ведь не менее озлоблены были девицы. Теперь Анастасию ревновали Елена Климентьева, сестрица-Аннушка и Ванда с Мари, да и Лизавета, хоть и не столько из ревности, сколько из зависти, — все они готовы были удушить мерзавку.
— Но как же… Елена не могла…
— Убить Анастасию? Да, она была леди, признаю. И если бы мы точно знали, было ли насилие, мы могли бы уверенно исключить всех женщин. Под подозрением остались бы двое-трое мужчин. Так что, как видите, я вас вовсе не мистифицировал. Но тут есть иная сложность. Осмотрев тело Шевандиной, сможете ли вы понять, что оставлено вами, а что — нет? Как я понимаю, в вашей спальне не горел даже камин, вы опасались, что вас узнают. В итоге, что мы имеем?
Дибич вздохнул. Мутное чувство тошноты расползалось в нём и убивало все прочие ощущения.
— Я… посмотрю, постараюсь. Но вы сказали, что Елену убил кто-то другой?
Нальянов кивнул.
— Это предположение, но в данном случае врач не увидел никаких следов насилия.
— Значит, убийца — женщина? Но кому… зачем?
Юлиан вздохнул.
— Ох уж эта логика, — он снова глотнул коньяку, — если нет следов изнасилования, значит, убийце нужно было не скрыть следы иного преступления — ему нужна была именно смерть жертвы . Но я вас уверяю, мой дорогой Андрэ, что если бы не смерть Анастасии Шевандиной — мадемуазель Климентьева была бы жива.
Глава 19. Математика преступления
Роль предусмотрительного человека весьма печальна: он огорчает друзей, предсказывая им беды, которые они навлекают на себя своей неосторожностью; ему не верят, а когда беда все-таки приходит, эти же самые друзья злятся на него за то, что он её предсказал.
Н. Шамфор
Непробиваемая уверенность и ледяной тон «холодного идола морали» вначале просто убили способность Дибича возражать. Он даже не пытался оспаривать выводы Нальянова. Оказалось, Юлиан знал куда больше, чем предполагал Дибич, оттого-то вся открывшаяся вдруг картина предстала перед Андреем Данилович в самом неприглядном свете. Он был подавлен и удручён. Даже то, что Нальянов мастерски обыграл его в ситуации с запиской, не столько унижало, сколько подавляло молниеносностью соображения и действий проклятого моралиста. Да и вся цепь рассуждений Юлиана вмиг свела все разрозненные факты воедино.
— Я не бросил бы её, — непонятно почему, именно эта мысль из всего сказанного Нальяновым, задела Дибича больнее всего. — Я любил её, и не ославил бы и не бросил.
Нальянов не спорил.
— А я вас в подобном намерении и не обвинял. Но в подлости — истиной подлости — всегда скрыт дьявол, дорогой Андрэ, а дьявол — это всего лишь себялюбие. Человек уподобляется дьяволу не тогда, когда начинает убивать, но когда начинает любить себя больше, чем Бога. Именно в этом ведь — исконный дьявольский грех. Даже сейчас, уверяя меня, что не предали бы мадемуазель, вы ни на минуту не задумались о ней самой, о её склонностях, душевном покое и счастье. Поэтому-то вас и зовут подлецом. Такие как вы — чёрные омуты бытия, поглощающие всё, до чего вам удаётся дотянуться.
— А сами вы — безупречны?
— Двинете мне в упрёк слова старой графини Клейнмихель? — мгновенно перехватил его мысль Нальянов. — Не получится. Не суйте нос в чужие семейные дела, боком выйдет. — Он явно начал злиться, к тому же сидевший всё это время в молчании Валериан, казавшийся уснувшим в полусонной летаргии, неожиданно поднялся и бросил на Дибича пугающе злобный взгляд. Оба брата сейчас казались почти близнецами, их плечи сошлись и кулаки сжались.
Дибич торопливо отступил и поспешно вышел из комнаты.
Валериан подошёл к окну и распахнул раму. В залу ворвалось прохладное дыхание ветра, шум древесных крон и освежающий запах дождя. Юлиан, тут же забыв про Дибича, закинул руки за голову и откинулся на кушетке.
Младший Нальянов несколько минут прислушивался к шуму дождя за окном, потом обернулся к брату:
— Этого подлеца послать бы подальше. Что тебя с ним связывает? Зачем ты пригласил его в дом?
— Я не приглашал, — Юлиан пожал плечами. — Случайное знакомство. Что до прощания с моим дорогим Андрэ, — Он зевнул, — то оно воспоследует само собой. Подлец не любит, когда его называют подлецом. — Он поднялся, задумчиво прошёлся по комнате. — Что за напасть? Почему так вдруг захотелось жареной рыбки? Завтра после ареста этих мерзавцев, — на рыбалку. Хочу поймать сазана. Я у Висконтиева моста местечко присмотрел, там должно отменно клевать.
Читать дальше