Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

— Хорошо, — сказал я. — Понимаю. Однако, формально, вы все же можете меня провести на «секретный ужин» по рекомендации Горна, пусть даже он алкоголик и за свои слова не отвечает.

Веретенников подумал и кивнул. Он встал из-за стола:

— Следуйте за мной, Владимир Алексеевич.

Я вышел за ним в коридор. Мы прошли два поворота, потом поднялись на несколько ступеней вверх. Я и не подозревал, что в этом здании существуют совершенно неизвестные мне помещения. Наконец Веретенников остановился перед обычной дверью.

— Подождите здесь, — сказал он.

Эконом отсутствовал всего минуты две и вернулся с Горном. Аптекарь был накрашен и старался держаться прямо.

— Павел Иванович, — обратился к нему Веретенников, — господин Гиляровский утверждает, что вы готовы поручиться за него.

— Я? — удивился аптекарь и посмотрел на меня как на привидение.

— Вчера, — напомнил я. — Когда я зашел к вам, помните?

Я поднял на уровень его глаз два пальца и покачал воображаемой бутылкой. Взгляд Горна потемнел — он вспомнил.

— А… разве? — промямлил аптекарь.

— Точно! — кивнул я. — Мы с вами долго разговаривали. Если хотите, я напомню, о чем.

— Нет-нет, — быстро ответил Горн, бросив испуганный взгляд на Веретенникова, стоявшего с непроницаемым лицом. — Я вспомнил. Да, я могу поручиться за этого господина…

Веретенников пожал плечами и распахнул передо мной дверь.

— Прошу, — сказал я Горну, и мы вошли.

Это был маленький зал без окон, освещаемый только несколькими лампами на стенах, где висели портреты неизвестных мне людей. Но с первого взгляда было понятно, что все они — представители старого московского купечества — бородатые, щекастые, стриженные по моде прошлых времен. Посреди зала стоял круглый стол, за которым сидело семь человек, среди которых я сразу заметил массивную фигуру Патрикеева. Рядом с ним дымил сигарой Чепурнин в своем золотом пенсне. А возле него… Глафира Козорезова. Теперь присутствие около подъезда Фомичева стало мне более понятным — старик явно приглядывал за девушкой.

Глафира сидела, поставив локти на стол, и слушала человека, который сидел напротив. Это был толстый старик с коротко стриженной седой бородкой, миллионер, сделавший состояние на торговле лесом. Было и еще два человека, которых я не знал. Несколько стульев стояли пустыми — всего, как я понял, за столом должно было умещаться двенадцать членов клуба. Перед каждым сидевшим за столом, кроме столового прибора, стояла серебряная чарка.

Патрикеев обернулся.

— Ба! — громко сказал он, — Глядите, кто к нам пришел! Павел Иванович, вы что же, влюбились в господина Гиляровского и все время его таскаете с собой?

Горн растерянно развел руками.

«Интересно, что здесь делает певица, — подумал я. — Кто ее пригласил?»

— Павел Иванович не виноват, — сказал я. — Это я сам напросился.

— Нехорошо, — сказал со своего места старый лесопромышленник. — Нам так скоро не хватит места за столом.

— Ерунда, — бросил Чепурнин. — Вся эта ваша канитель с таинственностью — полная чепуха! Просто сделайте входной билет не по сто рублей, а по десять тысяч. И все, никто не будет мешать вам обжираться.

Лесопромышленник покачал головой.

Один из сидевших в тени скрипучим голосом спросил:

— Кстати, что они так долго возятся?

Патрикеев отодвинул стул, стоявший рядом с ним:

— Садитесь, Гиляровский, раз уж пришли.

Он достал свой флакончик с мятной настойкой и быстро брызнул себе в рот.

Я сел рядом.

— Опять Горн проболтался? — тихо спросил меня спичечный фабрикант.

Я кивнул.

— Егор прав, — сказал Патрикеев, — вся эта таинственность и яйца выеденного не стоит. Хотя эти господа, — он указал на портреты, — конечно, думали иначе.

— Кто это? — спросил я.

— Иуды, — ответил Патрикеев.

Я хотел расспросить его подробней, но тут старый лесопромышленник постучал вилкой по бокалу и объявил:

— Пора начинать!

Присутствующие взяли ложки и начали ритмично постукивать ими по столу.

— Дурацкие традиции, — шепотом сказал Патрикеев.

Стук становился все громче. Наконец в противоположной стене открылась дверь, и два лакея друг за другом вкатили тележки с блюдами, накрытыми серебряными крышками.

Лесопромышленник, который отправлял обязанности председателя, объявил:

— Первый!

Лакей поднял крышку. Под ней на блюде лежала разделанная запеченная тушка большой птицы, от которой по залу разнесся ошеломляющий пряный дух — у меня сразу рот наполнился слюной. Лакей вынул серебряную табличку с гравировкой и поднес председателю. Толстяк вынул из жилетного кармана монокль, вставил его в правый глаз и прочел: