Валерий Горелов - Вразумление, самосотворение и биография

***

Новицкий позвонил ему через три дня и передал, что Фрунзе сожалеет, что не смог принять его сразу, и приглашает завтра, к двенадцати часам. Место его временного расположения в Петрограде – это здание бывшего Военного министерства Российской Империи. Михневич, конечно, знал это здание и к полудню был уже там.

Внизу его встретил сам Новицкий, одет он был в форму РККА с летными петлицами и очень доброй улыбкой младшего, но старого друга. В приемной скопилось достаточно народа, но они с Новицким сразу зашли за высокую дубовую дверь. В конце большого кабинета, прямо на столе, полубоком, с бумагами в руках сидел человек. Он был русый, с зачесанными назад густыми волосами, с чуть рыжеватыми, густыми же усами и с очень добрым открытым лицом. Хозяин кабинета сразу подошел к вошедшим, и Новицкий их представил. Фрунзе заговорил, обращаясь к Михневичу:

– Уважаемый Николай Петрович, не иначе как провидение вас прислало! Уже давно хотел с вами познакомиться. Все ваши публикации прочел, восхищен и ободрен до такой степени, что сам рискнул говорить о стратегиях и тактиках

Говорил он чисто, взгляд был пронзительный, не напрягал и не отпугивал. Михневич чувствовал, что это человек новой военной формации, и притом талантливый, человек дела, один из тех, за кем будущее. Тех, кто уважает опыт старших и любит свое Отечество.

Фрунзе продолжал, он говорил о новой военной доктрине советского государства, которое будет создаваться вместе с проведением военной реформы, которая, кстати, уже идет, и где он добивается введения единоначалия в войсках, не отказавшись, однако, от марксизма в военной теории. Он будет работать в этом направлении, и очень надеется справиться со своей давней болячкой; и сможет ли тогда Николай Петрович его проэкзаменовать и подсказать? Он вдруг резко оборвался и озабоченно спросил:

– Но вы ведь, Николай Петрович, ко мне по конкретному вопросу?

Михневич, стараясь не сбиваться и не повторяться, начал излагать. Он настоятельно просил вернуть России военную науку и бывшего профессора военной академии с огромным даром к той науке, который будет служить Отечеству. Николаю Петровичу, кроме красочных эпитетов, говорить собственно, было нечего. То, что он сам знал о прогнозах Гедеона, рассказать не мог, боясь показаться старым маразматиком и понимая, что это только окончательно все запутает. Но он говорил эмоционально и горячо про профессора, да так, что и Фрунзе передалось это волнение от человека, хоть и в гражданском мундире, но во всем военного и преданного России, вставшего с ним по одну сторону и не искавшего себе новой Родины. Николай Петрович упомянул о роли Троцкого в судьбе того профессора, явно было заметно, что эта личность Фрунзе мало приятна. Михаил с хитринкой в глазах спросил у Новицкого:

– Ну что, Федор Федорович, вернем российской военной науке профессора?

Новицкий без промедления подтвердил, при этом заметил, что хорошо, что тот на довольствии, так больше шансов его отыскать, да и верно, что жив. Фрунзе положил руку на плечо Михневичу, опять хитро улыбнулся:

– К таким плечам погоны прирастают.

Он сам проводил Николая Петровича вниз, крепко пожал руку и заверил, что как только будут новости, его немедленно известят. Старый генерал был очарован открытостью и доброжелательностью этого человека. Если он когда и сомневался, что новая власть будет жить, то сейчас эти сомнения сами по себе таяли. Он-то понимал, что эту власть в Россию принесла война, а, следовательно, война может ее и поглотить. А что война будет, Николай Петрович не сомневался. Вот только когда и какая она будет, знать мог только один человек. Но в России теперь есть командиры, способные побеждать, и с одним из таких он встретился сегодня.

***

Гедеон уже в марте знал про следующую войну все. Она была, опять же, продолжением политики Пантеона римских богов. Политика была такой: «иди и порабощай, рабы – творцы твоего счастья, и пусть их будет много». В 1935 году Италия захватит Эфиопию, что станет прологом новой мировой войны, но фалеры со свастиками понесет другая нация, с расчетом прихватить добычу побольше. Война начнется в 1935 и закончится в сентябре 1945 года, и в ней римский Пантеон будет посрамлен.

Сейчас, когда перед ним лежали все даты наступлений и отступлений, все маневры войск, Гедеону казалось совершенно очевидным, чем все это закончится. Политики иногда влезают в битвы и сдаются, но главным и определяющим итогом будет бомба, которая поставит жирную точку в войне за рабов, на востоке, где их особенно хотелось иметь в том самом примитивном понимании.