Валерий Горелов - Вразумление, самосотворение и биография

– Писаное выглядит настоящей издевкой над русским оружием и армией Его Императорского Величества.

Этот солдат и ученый был полон патриотической патетики, которая уже через 20 дней превратится в национальную панику. Гедеон был готов к такой реакции, потому начал без паузы:

– Это не пророчество или предсказание, это геометрия и вычисления, только другого пространства. К великому нашему горю, Николай Петрович, это уже произошло, и то, что вы видите – картинка произошедшего. Изменить ничего нельзя, но и носить все это в себе мне не по силам. Если вы считаете правильным и возможным, донесите это выше, но за каждую букву и цифру, здесь написанную, я отвечаю жизнью.

Михневич, не поднимая головы, сказал как-то сухо и обморочно:

– Если бы я не знал вас давно и не был так сведущ в ваших способностях, то был бы уверен, что вы бредите.

– Николай Петрович, оказалось, что у нас нет и не было будущего. Все уже свершилось, и колесо времени, поворачиваясь, дает нам лишь увидеть то, что мы оцениваем как настоящее. Повторюсь, что это и есть геометрия, только другого пространства. Я могу ее просчитывать, только сам не знаю, что с этими расчетами делать, и как со всем этим служить Отечеству, но умолчать о том я не могу.

Михневич смотрел на него и думал, что похожий исход событий на Дальнем Востоке мог быть возможным при нынешнем положении дел, но не в таком же виде! Мужчина отпустил подчиненного и старался с ним не видеться даже по службе.

В ночь на 27 января японский флот напал на русскую эскадру в Порт-Артуре. Пророчество или что-то там другое сбылось и начало разворачиваться точно по прописанному сценарию. Крылья аиста хлопали, нагоняя огонь и грохот войны. К осени стало понятно, что порт-артурский гарнизон падет, и русская эскадра будет окончательно уничтожена, а дальше – Мукден и Цусима. Гедеон не мог знать, как Михневич распорядился его информацией и куда ходил, но после 20 декабря 1904 года, в траурное время для России, когда пал Порт-Артур, и русская эскадра на Тихом океане перестала существовать, по никому не понятной причине Император лично вручил Н.П. Михневичу погоны генерал-лейтенанта. В следующем году Гедеон был представлен экстраординарным профессором, а следом и ординарным, и был пожалован в статские советники. Теперь он был уверен, что вразумление случилось, и Портсмутский мир все-таки был подписан Россией, ибо, если бы военная машина встала на дыбы, потери были бы несоизмеримыми.

Пройдет еще 10 лет, и начнется новая война, Н.П. Михневич тогда уже три года будет начальником генерального штаба, им он и останется до конца Первой мировой войны. В начале 1914 года он сам приехал в Николаевскую академию к Гедеону, и в том же самом кабинете, что и 10 лет назад, они вновь объяснились. Профессор знал, что такой разговор будет, а потому не стал глубоко вникать в детали. Эта война положит начало распаду и гибели Российской империи, а когда она кончится, то начнется другая. Так он и доложил начальнику генерального штаба, а в датах война начнется 28 июля 1914 года, и закончится 17 ноября 1918 года. Россия будет воевать, но среди победителей ее не будет. Михневич пожал ему руку и поехал воевать в той, заранее проигранной, войне. Он был хорошим стратегом, но не умел воевать с собственным народом. Когда случилась советская власть, он остался и пошел служить, твердо убежденный, что военные служат не власти, а земле, за которую воюют. Из Парижа или Стамбула биться за эту землю – не дело военных. Гедеон уважал этого человека и последовал его примеру, хотя многие его коллеги, люди достойные, ушли с Колчаком и последний раз откликнулись из Владивостока, где на Русском острове, со всей библиотекой, документами и картами Николаевского Генерального штаба, сидели в ожидании парохода во французский порт.

Гедеон же был вычищен и какой-то не то злобной, не то праведной волей отправлен на ссыльное проживание с денежным содержанием. Ни суда, ни приговора не было, потому не было и представления, когда эта ссылка закончится, и закончится ли вообще. Сразу после того, как с ним это произошло, Михневич не оставлял попыток спасти его и вернуть к работе, да и фамилия Гедеона на глаза Троцкому попалась совсем не случайно. Михневич имел в 1922 году с ним встречу, и Троцкий не смог проигнорировать его просьбу, а по ходу дела решил, что пусть субъект, за которого просит этот знаменитый военный теоретик, побудет где-нибудь до возможного дальнейшего использования. Больше к Троцкому идти было нельзя; тому, конечно, очень льстило, что его просят седые генералы, отмеченные множеством царских почестей, но по своей натуре он стремился вникнуть во все до самой сути, а какую суть мог рассказать ему Михневич? Можно было еще и навредить. Был вариант переговорить с Вацетисом, который в 1921 году вновь стал в фаворе у власти, но Михневич с презрением и даже страхом относился к этому главнокомандующему за то, что он сотворил в Петербурге в июле 1918 года. От того русским духом и близко не пахло. Михневич отказался от мысли к нему обращаться, а жизнь лишь подтвердила правильность этого выбора. Был один человек, имеющий огромный авторитет у нынешней власти и облеченный большими возможностями. И чем больше Михневич о нем узнавал, тем больше соглашался, что авторитет этот был заслуженный. Однако тот был молод, и потому стареющий генерал боялся быть непонятым. Но в 1924 году Михневич, прочитав статью за его авторством под названием «Единая военная доктрина и Красная армия», понял, что идти надо. Этого человека звали Михаил Фрунзе. Сам Михневич преподавал в артиллерийской академии и вдруг встретил генерала Ф. Новицкого – одного из первых русских авиаторов, теперь начальника штаба красного воздушного флота. В былые времена семьи Михневича и Новицкого были по-родственному дружны. Федор носил имя отца и был средним братом. Михневичу доподлинно известно, что он всю гражданскую войну был заместителем, правой рукой и другом М. Фрунзе. Не было сомнений, что эти отношения сохранились до сих пор. Новицкие умели дружить, и он решил использовать этот мостик, чтобы помочь Гедеону. Связаться с Федором оказалось просто – достаточно было звонка. Михневич позвонил и почувствовал, что на той стороне провода обрадовались. Федор сказал, что непременно организует его встречу с Михаилом Васильевичем, и с радостью сообщил, что Фрунзе и сам хотел увидеться с Михневичем, и с большим жаром и уважением отзывался о его работах по тактике и стратегии. А узнав о давней дружбе семей, так и вообще стал настаивать на организации встречи. Верно, можно было хоть сегодня, но у Фрунзе обострилась болезнь, а потому встречу придется планировать.