Сергей Юров - Убийство в имении Отрада

— Приблизительно в половине десятого. К дому подошли вместе с Нестеровым. Идем, а люди Извольского несут мертвого конюха. Печальное зрелище! Смерть не щадит никого, ни старика, стоящего одной ногой в могиле, ни молодого и красивого парня.

— Вы вернулись во флигель или зашли в дом?

— Пошел будить супругу, пора было пить в столовой чай. Пока она одевалась да прихорашивалась, прошел слух, что убили Матякину… Бедная Лидия Ивановна!.. Евстигней Харитоныч, есть ли у вас какие-нибудь предположения? Кто мог поднять руку на беззащитную женщину? Ведь она была сущим ангелом!

Хитрово-Квашнин медленно покачал головой.

— Пока ничего сказать не могу… Но сделаю все, чтобы вывести убийцу на чистую воду… Что ж, можете идти, Тимофей Александрович.

Бершов направился к двери, но остановился и произнес:

— Жаль и Клавдию Юрьевну. Она была чрезвычайно живой и общительной женщиной. К стихам, правда, относилась равнодушно. Я читаю свои произведения, а она и не слушает, в зеркальце себя рассматривает… Расстроилась, когда я обличил ее муженька. Представляете, не верила в его измены!.. Как ее отговаривали от поездки! Не послушалась, и вот, убита!.. Думаете, Селиверстов справится?

— Ему ничего не остается.

— Да, да, ничего не остается… А горничная Феклуша все еще в беспамятстве. В девичьей лежит.

— Будем надеяться, что придет в себя. Подробности дорожной драмы, по всей видимости, знает только она… Кстати, привезли Клавдию Юрьевну?

— Да, после того, как штаб-лекарь осмотрел ее, Извольский распорядился отнести тело в комнату Матякиной… Лежат теперь бедняжки вместе.

В Петродаре Зацепин первым делом заглянул в Английский сад или Нижний парк, как говорили горожане. Сезон только начался, по аллеям прогуливались пары, где-то пиликали скрипки, доносились обрывки разговоров, слышался беззаботный смех. Бросив приветствие знакомому дворянину, сидевшему на ближней к входу лавочке с трубкой в руке, заседатель на пути к галерее нос к носу столкнулся с вдовой капитаншей Матвеевской, шедшей по песчаной дорожке с маленькой собачкой на поводке.

— Ардалион! — воскликнула пышнотелая женщина, с которой у Зацепина в прошлом была мимолетная связь. — Какая встреча!

— А, Софочка, доброе утро!.. Рад видеть, но спешу, знаешь…

— Ну-ну, не торопись, дружок, — проворковала капитанша, нависая над заседателем — она была выше его на полголовы. — Присядем, побеседуем. Ведь мы не виделись целую вечность. С тех пор, как я заняла тебе пятьдесят рублей. Вот, кстати, и вернешь долг!

Они присели на пустую лавочку. Матвеевская стала вспоминать былое, упирая на то, как им было хорошо когда-то.

— Ведь хорошо было, Ардалион?.. Я надеялась на продолжение знакомства, а ты взял деньги — и как в воду канул! Ни слуху, ни духу!

Зацепин ерзал на месте, сводил брови к переносице, зачем-то полез гладить собачку, а та едва не цапнула его за палец. «Чертова шавка!.. Вот не повезло! И надо было нарваться на эту гренадершу! Боже, растолстела еще больше! И как только меня тогда угораздило связаться с ней? Да как! Пьян был, вот и затащила к себе на Дворянскую после гулянки. Еле развязался. Занял поутру денег и сбежал, пока она ругала горничную! Даже перчатки забыл, замшевые, палевые, с остроугольными крагами!»

— Спешишь, голубок? Брось!.. Мы поднимемся на гору, ты вернешь мне долг, а я тебе перчатки…

— Нет у меня сейчас денег.

— Как, нет?

— Вот так и нет! Портмоне показать?

— Займи!

— Да кто ж мне даст?

— Ну, это твоя забота! А я тебя не отпущу…

В этот момент Матвеевскую окликнула знакомая дама с летним зонтиком в руках. Капитанша перекинулась с ней парой фраз, повернулась к Зацепину, а того как ветром сдуло. Исчез!

— Ардалион!.. Где ты? Вернись!

Заседателя было не остановить, он быстро удалялся от лавочки, используя короткие перебежки. Как же, вернулся я к тебе!.. Бог с ними, с перчатками!.. Я уж смирился с утратой.

Перемещаясь от дерева к дереву, беглец углубился в парк, сделал большой крюк и оказался в крытой галерее. Окинув взглядом аллеи «Аглицкого сада» и не обнаружив объемистой фигуры дамы с собачкой, он смело зашагал к дверям буфета. Войдя внутрь, он отер пот с лица, присел за стол и, подозвав молоденького служителя, на котором красовались фрак с белой жилеткой, галстук и белые перчатки, бросил: