Сергей Юров - Убийство в имении Отрада

— Вас бы зарисовать с другого ракурса…

— Чур, второй портрет бесплатно! — выпалил штабc-ротмистр.

Лицо мастера карандаша и кисти вытянулось. Почесав затылок, он поднялся, постоял в задумчивости и направился к картежникам. Пока Потулов сдавал карты, ведя игру, Петин набросал его профиль на альбомном листе и снова заработал денег. Принялся было за портрет Нестерова, но в бильярдную вошел дворецкий и с поклоном пригласил гостей в залу.

За десертным столом, заставленным сушеными фруктами, вареньем, конфетами и большим тортом, снова начались разговоры. Теперь речь зашла о лошадях и конных заводах — обязательной темы всякого дворянского застолья. Обсудили сильные и слабые стороны известных скакунов, посмеялись над записными клячами, посудачили о ценах.

— Недавно побывал в имении Бунина в Марфинке, — сказал Потулов, вкушая варенье серебряной ложечкой. — Вот у кого лошади! Их у него около ста пятидесяти, и все породистые, как на подбор!

— У Терпигорева в Никольском лошадей поменьше, порядка ста голов, но, поверьте, они ничуть не хуже, чем у Бунина, — заявил Зацепин, уплетая конфеты.

— Ну, это в другом уезде, — заметил Бершов. — У нас тоже есть крупные коннозаводчики. Взять хоть штабс-ротмистра Федцова. Был я на его заводе. Одна лошадь краше другой! И все арабской да аглицкой пород!.. И у Прибыткова в Богородицком неплохие лошади. Их с полсотни, но, уверяю вас, есть на что поcмотреть!

— А у меня, господа, в конюшне появился еще один призовой конь, — заявил Извольский с едва заметным лукавым огоньком в глазах.

Все посмотрели на хозяина дома. О прошлогоднем победителе скачек Волшебнике уже знал весь уезд. Что, Извольскому этого мало?

— Неужто правда? — встрепенулся Зацепин, наморщив длинный нос.

— Шутить изволите? — произнес Бершов.

— Истинный Бог! — настаивал Извольский. — Красивый такой жеребец, статный, ухоженный. А звать его… Бароном.

На недоверчивых лицах появились широкие улыбки. Едва ли не всем было известно, что благородный конь неделю назад стал собственностью Нестерова.

— Илья Евсеевич, уж больно мне ваш жеребец нравится, — обратился Зацепин к Нестерову. — Я давно им восторгаюсь. С тех самых пор, как он появился у князя Голицына. Право, продайте мне его или давайте обменяемся. Вы мне Барона, я вам Турчанку. Зна-а-тная кобыла! Прошлым летом ожеребилась. А каких здоровых и красивых жеребят принесла — просто загляденье!

— Ни за какие деньги, Ардалион Гаврилыч, — ответствовал Нестеров, оперевшись подбородком на левую руку, средний палец которой был украшен золотой печаткой. — Я без него теперь никуда. Вот и к Извольским на нем приехал. А ваша Турчанка, сказывают, больше смахивает на верблюда.

Раздался смех Зацепина, громкий и продолжительный, как лошадиное ржание. Успокоившись, отставной кавалерист спросил:

— Сами прогуливаете его?

Нестеров кивнул и указал на многочисленные бутылки и графины с вином и наливками.

— Но завтра утром вряд ли сумею подняться на конную прогулку. Если сгожусь, то только на пешую, по парку. А жаль, застаиваться такому коню нельзя…

— Да на что же слуги?! — воскликнул Извольский. — В котором часу, Илья, прогуливаешь Барона?

— Обычно, в половине девятого — в девять.

— Чего рассуждать?.. Велю Прошке, конюху моему, проехаться на нем.

— Вот спасибо, Андрей!.. Господа, кто утром на прогулку?.. От похмелья нет лучшего средства, чем свежий воздух!

За утреннюю прогулку высказались многие, в том числе купец Ларин. Хитрово-Квашнин с удовольствием съев кусочек торта, потянулся было за другим, но нашел в себе силы не пойти на поводу у искушения. Нет уж, хватит! Только дай волю аппетиту, в мундир не влезешь!

Поручик Зацепин не забывал об оркестре. Без конца носил полные бокалы дирижеру, заставляя его исполнять ту или иную композицию. Дудкин порядком набрался, осмелел, стал лихо встряхивать головой и покрикивать на музыкантов.

Вино и настойки за десертом лились рекой. Подвыпившие гости забыли все свои распри и готовы были заключить мировую хоть с чертом. Полчаса назад рассорившиеся дворяне сторонились друг друга и держали рот на замке, а сейчас благодушествовали. Нестеров расчувствовался и, пожимая руку Бершову, говорил ласковым тоном:

— Тимофей Александрыч, я прощаю тебя!.. Поэтов необходимо прощать… А мужиков моих, если сунутся в твой лес с топорами, гони в шею! Хамово отродье, нечего жалеть! Поймал и всыпал плетей на конюшне! Перечить не буду… Давай-ка выпьем!