Николай Свечин - Скрытые улики. Сборник исторических детективных рассказов

Ушел и Лавр Петрович.

Скопин спросил полковника.

– Ну, как? Не балует?

– Нет, Иван Федорович! Лежит смирненько. Разрешите и мне пойти переодеться. А то неудобно я себя в этом мундире чувствую. Не по чину.

– Не по чину, – сварливо пробормотал Скопин. – Ну иди! Только будь неподалеку, вдруг понадобишься!

После того как казак ушел, Скопин сел на край кровати и с минуту молча смотрел на Грюбера.

– Вы ведь не знали, что это дочка Фогеля, – наконец сказал Скопин. – А это действительно была его дочь. Незаконнорожденная, потому и под другой фамилией.

– Лапшина, – прошептал Грюбер.

– Ирина Лапшина, – кивнул Иван Федорович. – Ваша ученица. Вы ведь, пока не подали в отставку, преподавали в ее классе географию.

Грюбер сглотнул.

– Все не так, – сказал он хриплым голосом. – Я уже рассказывал вам тогда, в августе, кажется.

Скопин достал из кармана шинели короткую черную трубочку.

– Да, рассказывали. Я все помню. Вы говорили, Михаил Антонович, что заметили группу мальчишек, которые шли с вашей бывшей ученицей в сторону Проточного переулка. И вам показалось, будто девочка сопротивляется, не хочет с ними идти.

– У меня онемели руки, – произнес Грюбер плаксиво. – Дайте скорее противоядие!

В спальню вошел Мирон, переодевшийся в вязаный свитер и простые серые штаны, заправленные в сапоги. Он привалился плечом к стене и стал слушать.

– Потом вы указали, что мальчики свернули в сторону берега, но вы потеряли их из виду, потому что вас отвлекли.

– Старуха, – сказал Грюбер. – Нищенка. Вцепилась в меня как клещ.

– Так, – кивнул Скопин, вынимая из другого кармана простой серый кисет и набивая трубку табаком. – Именно так. Отвязавшись от старухи, вы побежали на берег искать компанию мальчишек. И обнаружили их по звукам борьбы и крикам девочки.

Грюбер слабо мотнул головой.

– Она не кричала. Они зажали ей рот. Она могла только мычать.

Скопин похлопал себя по карманам в поисках спичек, а потом посмотрел на Мирона, своего старого денщика, который после выхода Ивана Федоровича в отставку из полка, остался при нем в качестве то ли слуги, то ли охранника, а то ли и воспитателя.

Мирон протянул Скопину коробок.

– Так-так, – произнес следователь, закуривая.

– Мне трудно дышать, – сказал Грюбер.

Скопин не торопясь, вынул из кармана пузырек и влил несколько капель ему в рот.

– Все зависит от вас, господин учитель, – сказал Иван Федорович.

– Я закричал, бросился на мальчишек и разогнал их. Но девочка…

– Уже была мертва, – закончил за него Скопин.

– Да, – произнес Михаил Антонович окрепшим голосом. Тело ему все еще не повиновалось, но мыслить и говорить он стал четче. – Я побежал за будочником, но потом решил, что долго… Вернулся… Но девочки уже не было. Вероятно, мальчишки вернулись и столкнули ее в воду. Чтобы скрыть.

– Вы считаете, они с самого начала хотели ее убить? – уточнил Скопин, выпуская клуб дыма.

– Думаю, это все случайно. Они хотели с ней… как это сказать… позабавиться.

– Изнасиловать. Втроем, – сказал следователь.

– Да. Наверное. Я не вру. Дайте еще ваших капель. Я все сказал.

Скопин кивнул. Мирон сделал шаг и протянул следователю какой-то мелкий предмет.

– Фогель просил передать, когда уходил.

Иван Федорович взял из его ладони медальон с портретом девочки.

– А, спасибо. Я забыл ему напомнить, но главное, что он сам не забыл. Это важно.

Он посмотрел на фотографию в медальоне, а потом снова повернулся к Грюберу.

– Тут ей, наверное, лет восемь-десять. А когда она погибла, было…

– Двенадцать, – автоматически прошептал Михаил Антонович, лихорадочно обдумывая, что он теперь должен говорить, чтобы Скопин поверил ему – снова поверил, как тогда, когда пришел в квартиру и устроил свой допрос. Задавал ли он те же вопросы? И те ли же ответы давал сам Грюбер? Это было очень важно – ведь если в его ответах тогда и сейчас оказалось хоть малейшее расхождение… Но, нет! Михаил Антонович помнил свои ответы, потому что долго их обдумывал.

Скопин положил открытый медальон рядом с подушкой, на которой лежала голова Грюбера. Тот покосился, но шея не поворачивалась. Он смог увидеть только самый краешек блестящей крышки.

– Теперь, Михаил Антонович, давайте начнем говорить правду, – сказал Скопин тихо и снова затянулся своей черной трубочкой.

– Правду? – спросил Грюбер, но тут дым попал ему в горло и он закашлялся. Кашлял долго, не мог остановиться. Все это время следователь сидел на кровати и внимательно смотрел на него поверх своей трубки.