Николай Свечин - Скрытые улики. Сборник исторических детективных рассказов

– Дайте воды! – прохрипел бывший учитель. – И прекратите курить.

– Правду, – не шелохнувшись сказал Скопин и покачал в воздухе пузырьком с противоядием. – Иначе вот этого вы не получите.

– Но я и так сказал вам уже все! – просипел Грюбер.

– Видите ли. – Скопин прищурился. – Я опросил всех жителей «Волчатника», которые в тот момент находились в доме. Всех. Честно говоря, они не очень любят судейских. Совсем нет! Впрочем, если к ним найти подход… Если просто послушать про их горести…

– Ага, – сказал Мирон Скопину, не обращая внимания на Грюбера, как будто они со следователем находились в комнате одни. – Ты, Иван Федорыч, балуешь их. Мы ж по праздникам из всех этих крепостей и не вылезаем. А уж про подарки ребятишкам на Рождество я и не говорю! Сколько деньжищ на пряники угрохали!

– Но видишь, Мирон, – ответил ему Скопин, – не зря же! Так вот. – Он снова повернулся к тяжело дышащему Михаилу Антоновичу. – Я точно знаю, что в тот вечер вы не шли за компанией мальчишек. Вы их просто не могли видеть из полуподвального «нумера», где разговаривали с беглым каторжником Веревкиным по кличке Дубило, предлагая ему убить вашу супругу Ольгу Викторовну за пятьсот рублей. Веревкин, не будь дурак, тянул с вас полную тысячу. И сговорились вы за шестьсот пятьдесят.

– Ложь! – попытался крикнуть Грюбер. – Что вы говорите – ложь!

– Нет, – покачал головой Скопин, – это правда. Солгали мне вы! И тогда, когда я вас допрашивал, и сейчас. А потому…

Он убрал пузырек в карман.

– Что со мной теперь… будет? – со страхом спросил Грюбер.

– Не знаю, – ответил Скопин, вставая. – Мы уйдем и оставим вас в этом доме. Кстати, тут по коридору дальше – воровская «малина». По моей просьбе хозяева до полуночи ушли. Но скоро они вернутся. А вы хорошо одеты… Но и оставлять вас тут валяться, как свидетеля, им будет, я думаю, не с руки. Всего вам доброго, Михаил Антонович.

Он шагнул к двери.

– Стойте! – отчаянно прохрипел Грюбер. – Стойте! Вернитесь! Я буду говорить!

Скопин посмотрел на него через плечо, а потом вернулся и сел обратно на край кровати с невозмутимым видом.

– Дайте мне еще немного капель, – попросил Михаил Антонович.

– Вы пока их не заслужили. Слушаю вас.

Грюбер сморщил лицо, как будто собирался заплакать – он и впрямь был на грани этого. В детстве Михаил Антонович пользовался этим отличным средством, чтобы укрощать маменьку или отвлекать взрослых от их переживаний, перетягивая внимание к себе. Но вряд ли Скопин и этот его казак…

– Я болен, – сказал Грюбер. – Мне осталось жить совсем немного. Год или даже меньше.

– Да, – кивнул Скопин. – Я это знаю.

– Знаете?

– Конечно. Я собирал о вас сведения где только мог.

Грюбер внутренне сжался – что еще знает о нем этот следователь? Что знает такого, чего не должен знать? И как с ним разговаривать?

– Поверьте, – сказал он наконец, – это болезнь сделала меня таким… таким нервным. Я не смог больше служить в школе – дети страшно раздражали меня. Я ушел из школы… Мы жили некоторое время на приданое жены. Но потом и жена начала бесить своими вопросами и истериками… Невыносимо! Мне требовался покой и тишина! А она все время мне мешала…

– Она просто хотела быть рядом с мужем, – предположил Скопин. – Они обычно так себя и ведут.

– Вы женаты? – спросил Грюбер.

– Нет.

– Тогда вы не знаете… Не важно. Однажды я понял, что больше не могу выносить ее. Что ее постоянное жужжание доводит меня до бешенства! Мне и так осталось жить совсем недолго, но я не хотел проводить остаток дней в мучении! Я долго обдумывал, я подошел к этому вопросу как к самому главному в жизни! Несколько дней взвешивал «за» и «против». И решил отказаться от преступления. Знаете, все это время она была удивительно тихой и ласковой, как больная собака, которая чувствует, что хозяин хочет ее удавить… Пока однажды мы с ней не поссорились снова. В тот же вечер я пошел в «Волчатник».

– Почему туда? – спросил Скопин.

– В газетах писали, что там селятся самые отчаянные головы.

– А! – сказал Иван Федорович. – В газетах…

– Поначалу меня там чуть не ограбили. Хотели избить и раздеть. Но потом послушали и отвели к Дубиле, сказав, что он – каторжник в бегах. И что ему нужны деньги. Мы торговались… как на рынке. Это было так странно! Я торговался за смерть собственной жены! И даже увлекся этим процессом…

– Так, – сказал Скопин, – потом вы ушли.

– Да. Я вышел на улицу разгоряченный и решил пройти к берегу, чтобы немного остудить голову.