Николай Свечин - Скрытые улики. Сборник исторических детективных рассказов

– Откройте рот.

Когда Михаил Антонович выполнил приказание, следователь щедро впрыснул ему на язык из пробирки. Грюбер молниеносно проглотил горькую жидкость.

– Подействует минут через десять, – сказал Скопин и снова сел на край кровати. – Кстати, у вас есть шанс не попасть на каторгу.

– Какой?

Скопин тяжело вздохнул.

– Мой главный свидетель… Веревкин, которого вы уговаривали убить вашу жену… через неделю после нашего с ним разговора его зарезали в драке. А без него… Мальчики могут рассказать только, что вы их прогнали. А больше они вас не видели.

– То есть, – с внезапным торжеством сказал Грюбер, – то есть у вас нет против меня ничего?

Скопин уныло кивнул.

– Так какого черта? – крикнул Михаил Антонович. – Какого черта, Скопин? Я немедленно ухожу! И только посмейте меня задержать! У вас на меня ничего нет! Вы поняли? Я еще напишу жалобу прокурору, что вы хотели меня отравить, пытали меня, унизили мое достоинство! Вы еще у меня попляшете!

– Да, кстати, – вдруг сказал Скопин и полез в карман. Он там некоторое время шарил, а потом вынул еще один пузырек. – Я, кажется, ошибся! Мирон! Вот же противоядие! Вот и наклейка на пробке!

Он повернулся к похолодевшему Грюберу.

– А чем же я вас тогда сейчас напоил?

– Чем? – проблеял Михаил Антонович.

– Неужели ядом? – удивился Скопин. – Какая незадача!

Он встал и повернулся к Мирону.

– Принеси пальто этого господина.

Казак вышел.

Михаил Антонович с ужасом чувствовал, как у него снова отнимаются ноги, как холодеют руки и опять накатывает паточная слабость в голове. Как потолок становится мутным и серым.

– Как вы… – Дальше он не мог произнести ни слова.

Мирон принес пальто Грюбера. Скопин достал из его внутреннего кармана фляжку Михаила Антоновича, отвинтил крышку и аккуратно влил туда остатки яда из пузырька.

– Вот так, – сказал он будничным голосом. – Понимаете ли, Грюбер, моя работа – собирать улики. Я предоставляю их суду – и уже суд решает, виновен подозреваемый или нет. Но у вас такой случай… Я точно знаю, что вы виновны. Да вы и сами подтвердили свою виновность. Но у меня нет ни надежных улик, ни надежных свидетелей. Вас не может приговорить никто. Но вы сами можете вынести себе приговор. Мирон, принеси теперь мешок.

– Ага, – сказал казак и снова вышел.

«Какой мешок?» – подумал в панике Грюбер, хотел спросить об этом вслух, но язык его уже не двигался во рту.

Скопин зашел с другой стороны кровати и вложил открытую фляжку в безвольную руку Михаила Антоновича, пролив немного отравленного коньяка на простыню.

– Итак, вчера от вас ушла жена. Вы можете как-то объяснить, почему вдруг? Ладно, я вам объясню. Когда Печенькин в клубе предлагал вам сыграть на невинность девушки, я нанес визит вашей супруге и рассказал, как вы пытались ее убить и нанять для этого человека. Но это так – между нами. Видите ли, после того как вы умрете, ваше тело будет обнаружено. Вызовут полицию. Полиция позовет меня, как судебного следователя. Я изучу все обстоятельства и изложу ход своих мыслей. Во-первых, от покойного ушла жена, что, несомненно, стало для него серьезным шоком. Во-вторых, покойный поехал на квартиру, которую снимал последние два месяца. Да-да, не удивляйтесь – я снял эту квартиру на ваше имя два месяца назад как ваш поверенный. Никакого экспромта! Но продолжим – покойный поехал на свою тайную квартиру. И вот мы видим, что он лежит на кровати – мертвый. В одной руке у него – фляжка с остатками отравленного коньяка. Рядом с подушкой – медальон с фотографией девочки, найденной мертвой летом этого года. Убийство до сих пор считается нераскрытым. А во внешнем кармане пиджака мы находим вот эту записку без подписи.

Скопин вынул из кармана небольшой листок бумаги и прочитал:

– «Мне все известно. Сдайся полиции или будешь разоблачен».

Вернулся Мирон с мешком, набитым тряпками.

Скопин нагнулся над Грюбером и пристально посмотрел ему в стекленеющие глаза.

– Вы еще живы? Надеюсь, что так. Уже само по себе это сочетание – записка, медальон и яд дают нам основание считать, что покойный боялся разоблачения в гнусном насилии над ребенком. И предпочел покончить с собой, чтобы не пойти под суд. Но даже это слишком хорошо для вас, Михаил Антонович! Поэтому мы немного дорисуем ужасную картину. Мирон!

Казак развязал мешок и спросил:

– Куда?

– Да хоть вон туда. – Иван Федорович указал на угол справа от окна.

Казак подошел к указанному месту и вывалил из мешка на пол ворох старой детской одежды.