Леонид Гиршович - Смерть выдает себя

— Да, душа моя, я знаю, что это тот самый Василий Васильич, потому-то я и здесь. Знаешь, Дашенька, сейчас тебе лучше оставить нас с Василием Васильичем вдвоем, у нас с ним важный разговор. Видите ли, господин Загвоздкин, помимо того, что я супруг Дарьи Ильиничны, я еще полицейский следователь, Петр Иваныч Фыфкин.

В ожидании, когда Дарья Ильинична удалится, Петр Иваныч затеял светскую беседу:

— Как здоровье вашего хозяина, господина Гвоздева?

— Неважно, совсем плох. Три месяца, как Анисим Галактионыч не встает с постели, а недавно и пищу самостоятельно перестал принимать. Доктора уже отчаялись, говорят: нет надежды, — ответил ясновидящий, очевидно, не сознавая, что ссылка на докторский авторитет в его устах выглядит несколько странновато.

— Да, на все воля Божья, — вздохнул Петр Иваныч, как раз в этот момент за Дарьей Ильиничной закрылась дверь — между тем взгляд Фыфкина, скользнув по комнате, задержался на внушительных размеров несгораемом шкафу. — А скажите, что, кроме Анисима Галактионыча и его управляющего, еще кто-нибудь имеет доступ к особо опасным токситам?

— Что вы, исключено совершенно, — улыбнулся Загвоздкин — так, вероятно, улыбнулся бы сейф на вопрос, хорошо ли он заперт.

— Угу. Вы, Василий Васильич, как я вижу, человек с терпением и первый ни за что не спросите о цели моего прихода — или вам, провидцу, это хорошо известно и так? Впрочем, если известно, то тем хуже, тем много хуже. Так вот, смерть господина Пешковича, столь блистательно вами предсказанная, явилась результатом отравления цианистым калием — если мимика прорицателей сходна с мимикой простых смертных, то я должен сделать вывод, что вам это не известно… Сейчас я вас покину — хочу догнать жену и извиниться перед ней — а вы подумайте об этом в свете того факта, что, кроме вас, по вашим же словам, цианистый калий взять никто не мог. Ауф видерзеен. Да, я, возможно, к вам на недельке наведаюсь в гости, так что не уезжайте никуда. Да и адресок черкните мне свой. Благодарю. А теперь — добрых снов.

— Слушай, Дарья Ильинична, — говорил Петр Иваныч Дарье Ильиничне, которую ему даже догонять не пришлось, поскольку та сама дожидалась его у дверей конторы, при этом обнаруживая некоторую взволнованность. — Как это вышло, что ты не видела, как Пешкович мертвый со стула свалился? Сколько я помню, ты же собиралась в концерт пойти и — Петр Иваныч наморщил лоб — я даже вспоминаю, что ты уходила вроде…

— Да, Петя, но дорогой у меня разболелась голова, и я воротилась. — Дарья Ильинична заволновалась пуще прежнего. До сих пор страхи ее главным образом питались тем обстоятельством, что мужу стала известна некая дискретная статейка ее дохода — но вот ей вновь пришлось солгать, ибо, если она и вернулась тогда домой, не побывав на концерте, то по причине совсем иной. Лгать же мужу она боялась и не хотела, по опыту зная, что нет такого обмана, даже если это мнимая головная боль недельной давности, который Петр Иваныч не изобличил бы каким-то одному ему известным способом. Но Петр Иваныч только спросил: «Это точно?» — и перевел разговор на другую отнюдь не более приятную тему: — «Прыжки в лодку» теперь будут производиться гвоздевскими контрагентами на его счет.

«Извинившись» таким образом перед женой, Петр Иваныч поспешил в полицейское управление, где его дожидался некто Гробокопатель, сметливый малый, сослуживший ему добрую службу не в одном расследовании, хоть и числился по бумагам в кучерах — подлец не желал креститься.

— Мое почтение, Петр Иваныч, чайку горяченького?

— Моисей, слушай, пойдешь в «Оттуда», «Нил» и к «Олухам»…

— К «Детям», вы хотите сказать.

— Да-да, к «Детям». Спросишь, сколько стоит дать объявление, ну, наподобие того, что давал Пешкович в «Страже». Там же купишь газет за последний месяц — скажешь: обои клеить, и проверишь, как часто печатались пешковичевские аншлаги. Затем — пойдешь к Мискину в «Страж», попросишь — скажешь, что в интересах следствия, о котором я ему говорил — его бухгалтерские книги, — тоже за последний месяц. Проверишь, сколько получено от Пешковича за печатание его афишек. Но только Мискину не говори, на что они тебе, пусть почешется. Стой, не все. Непременно: поговори с капельдинером из Народного дома, кто в тот вечер был у Пешковича в уборной…

— В артистической с вашего-с.

— Хрен с ним. В артистической. Да стой ты, черт, стой! — вот мерзавец, — подумал Петр Иваныч.

Мерзавец (он же подлец) был возвращен фыфкинским криком уже с улицы.