Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Погоди, Завьялов. Я согласен. Но грабить не умею.

— Ничего в этом сложного нет. У одного из наших товарищей имеется дядя, очень богатый человек, который сколотил состояние на винных откупах и с тех пор живет на проценты с ценных бумаг и облигаций. Товарищ наш сам украсть у него не может, ведь дядюшка непременно подумает на него. Но если их украдут, когда товарищ будет сопровождать дядюшку в поездке в монастырь на богомолье, обвинить его в этом не смогут. Завтра они как раз уезжают на Соловки. Прислуга на эти две недели распущена по домам, в квартире никого не будет. Сверху над дядюшкой живет редактор одного журнала, его фамилия Сморгодин. Запомнил? Швейцару скажешь, что идешь к нему. Он не удивится, авторы к Сморгодину ходят по десять раз на дню. Поднимешься на второй этаж, отопрешь квартиру. В кабинете увидишь старинное бюро. Оно с секретом. Если нажать сверху на фигурку Купидона, откроется потайной ящик. В нем хранятся облигации. Заберешь их и принесешь мне. Встретимся здесь завтра в это же время. Держи ключи от квартиры.

Каретного скрутили на лестнице, когда он запирал дверь. При осмотре его портфеля в присутствии понятых было обнаружено облигаций на триста тысяч и огромный нож-тесак.

— Нож не мой, — закричал студент, когда Яблочков достал его из портфеля.

— А облигации твои?

Каретный не ответил.

Вернувшийся в квартиру хозяин, тот самый Лука Викентьевич, подручный Крутилина, посещавший под разными предлогами людей, ограбленных Жупиковыми, подтвердил, что облигации принадлежат ему, а хранил он их в потайном ящике своего бюро.

— А кто, кроме вас, знает об этом ящике, Лука Викентьевич? — спросил Яблочков.

— Никто! — пожал плечами Лука Викентьевич. — Только плотник, что его делал. Мой крепостной. Но он давно умер.

— Ну что, господин студент, — Арсений Иванович посмотрел в глаза Каретному, — рассказывайте, откуда узнали сию тайну, где раздобыли ключи от квартиры? И зачем вам понадобился тесак? Да не молчите вы! Ведь пойманы с поличным. Лучше назовите свое имя, фамилию, сословие и вероисповедание. Молчание ваше идет вам во вред. И выглядит глупо — мундир инженера-путейца за считаные часы позволит нам установить вашу самоличность.

— Я купил его на Сенной за пятерку.

— Зачем вы врете?

В карете для заключенных грабителя перевезли на Большую Морскую. Надзиратель уточнил у Яблочкова:

— В какую камеру определить?

— Пока не установим личность — в общую, пусть клопов покормит.

— Я — дворянин, — буркнул Каретный, до увлечения Чернышевским зачитывавшийся Крестовским и хорошо усвоивший из его произведений, что в общие камеры лучше не попадать.

— Так-то оно лучше. Может, и имя с фамилией назовете?

Каретный помотал головой. Пусть помучаются.

— Крутилин тебя ждет, — сообщил Арсению Ивановичу Фрелих.

Иван Дмитриевич в кабинете был не один — на стуле для посетителей гордо восседал довольный Лука Викентьевич:

— Как мы ловко студентика-то провели. Облигаций, считай, на пару тысяч было, остальное — резаная бумага.

— Держи причитающееся, — Крутилин протянул ему пять сотенных купюр.

— Благодарствую, Иван Дмитриевич. Всегда рад помочь.

— Знаю. Только теперь не мне, ему будешь помогать, — Крутилин ткнул пальцем на Яблочкова.

— В отставку собрались?

— Покамест нет. Но готовиться к ней надо загодя. Без спешки преемника в курс ввести, дела ему передать.

— А что передавать-то? После гибели Африкана дел стоящих не осталось.

— Не скажи, — Крутилин открыл сейф и достал из него ту самую банку с квитанциями. — Дел у нас — невпроворот.

Когда Лука Викентьевич удалился восвояси, Крутилин спросил:

— Зачем ты нож студенту подкинул?

— Так за кражу много не дадут, — пожал плечами Яблочков. — А когда с оружием, пусть и в портфеле, уже не просто кража, а кража вооруженная. От четырех до шести на каторжных заводах.

Через час надзиратель передал Каретному записку, написанную хорошо знакомым ему почерком Завьялова: «Случилось непредвиденное. Если будешь молчать, тогда поможем».

Каретный молчал, даже фамилию с именем не называл до тех пор, пока сыщики сами не озвучили. Но помощи от товарищей так и не дождался.

Татьяна на его письма не отвечала. Впрочем, сие было предсказуемо. Одно дело — полюбить революционера, совсем другое — квартирного вора. Когда обвинение передали в суд, Каретный написал князю Дмитрию Тарусову с мольбой стать его защитником. Ему и только ему он был готов открыть правду. Но князь не ответил.