Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Леонид — коммунист? — переспросил Диди, выслушав Сашеньку.

— Да.

— Отлично.

— Что, что?

— Коммунисты — меньшее из зол. Анархисты гораздо хуже, не говоря про нигилистов. А коммунисты безвредны. Хотят просвещать рабочих.

— Нет, не просвещать, а натравить, чтобы все у нас отобрать и поделить. Я прочла этот «Манифест».

— Я тоже. Я ведь тоже, как и Каретный, был когда-то молод. И кровь моя бурлила. Подобно Архимеду, искал точку опоры, чтобы перевернуть мир. Сделать его справедливым, а всех людей богатыми и счастливыми. И поначалу был очарован идеями Маркса. «От каждого по способностям, каждому по труду». Разве не прекрасно?

— Кто такой Маркс?

— Автор «Манифеста». Даже жалел, что живу в отсталой аграрной стране, в которой нет пролетариата. И только с возрастом понял, что Маркс — прожектер. Разве кто-нибудь оторвет свой зад, чтобы отправиться на службу, если дом — полная чаша? Уверен, что и Каретный, он ведь очень умен, и наш Евгений тоже быстро сие поймут.

— Кажется, ты пьян.

— Дорогая, идея, она как возлюбленная. Сначала ты влюблен в нее до беспамятства. Но постепенно она прискучивает, надоедает, начинает раздражать, но ты ее терпишь в силу привычки. Пока однажды не осознаешь, что стали с ней чужими. И тогда ты избавляешься от нее, как от старых перчаток.

— Что ж, спасибо за откровенность, — крикнула Сашенька, с силой хлопнув дверью.

Яблочков с самого утра искал повод, чтобы улизнуть из сыскного. Но, как назло, «в поля» Крутилин отправил только агентов, а чиновнику для поручений велел отписывать бумаги. В приемные часы вдруг явилась княгиня Тарусова и попросила Арсения Ивановича доложить Ивану Дмитриевичу, что пришла по срочному делу и просит принять ее без очереди. Яблочков тут же доложил. Крутилин, быстро выпроводив из кабинета вдову коллежского секретаря Шароватову, требовавшую срочно разыскать ее пуделя, сбежавшего с «собачьей свадьбой», велел пригласить Александру Ильиничну. Возмущенную очередь пришлось успокаивать тому же Яблочкову. Проговорив с княгиней Тарусовой целых полчаса, Крутилин вышел вслед за ней:

— Уезжаю по срочному делу, — сообщил он.

Очередь зашумела:

— Как так? Битый час сидим!

— Всех вас примет Арсений Иванович, — заверил начальник.

— Я хочу говорить лично с вами, — вскочил со стула мужчина кавказской внешности.

— Значит, приходите в субботу.

— Вас и завтра не будет? — уточнил Яблочков.

— И тебя тоже. У Прыжова супруга скончалась в родах. Завтра похороны.

— Вы к нему?

— Разумеется, — соврал Крутилин.

К Прыжову Иван Дмитриевич не собирался — тому сейчас не до визитеров, а все дежурные слова он скажет завтра. А про визит к Пятибрюхову Яблочкову знать не обязательно.

— Передайте ему мои соболезнования, — попросил Арсений Иванович.

— Непременно.

Степан Порфирьевич сильно удивился:

— Опять что случилось? — спросил он встревоженно, доставая из буфета коньяк и сигары.

Крутилин протянул ему червонец с сердечком:

— Капа попросила тебе вернуть.

Хорошо, что Крутилин успел подхватить бутылку, выпавшую из рук Пятибрюхова, сигары пришлось собирать по полу. Степан Порфирьевич, словно жена ветхозаветного Лота, превратился в столб. Иван Дмитриевич плеснул себе в рюмку, обтер одну из сигар носовым платочком и задымил.

— Капа жива? — спросил, выдавливая из себя звуки, Степан Порфирьевич.

— Велела тебе кланяться.

— Слава богу! Счастье-то какое…

— Выпьешь?

Пятибрюхов кивнул. Крутилин подошел к буфету, взял еще одну рюмку и наполнил ее до краев. Чокнулись. Крутилин лишь пригубил, смакуя дорогой напиток; купец выпил одним глотком.

— А как же гроб, похороны? — уточнил купец. Руки его дрожали.

— Не ее были кости. Эксперты ошиблись. Так бывает. Ну-с, рассказывай, Степан Порфирьевич. И на этот раз — начистоту.

Пятибрюхов налил себе еще, выпил и лишь после этой порции смог взять себя в руки.

— Мир давно изменился. А только мы, старообрядцы, так и живем при царе Горохе. Блюдем себя, словно завтра конец света. А у меня смолоду кровь заиграла. И не только кровь, но и другие жидкости в организме. Молитвами себя укрощал, постом, надеялся, что после женитьбы само пройдет. А после женитьбы еще хуже стало. Моя Поликсена Осиповна только через простыню дозволяет. И к себе в постель не каждый день пускает, а только когда по календарю непотребство сие допускается для продолжения рода. А после мы непременно замаливаем грех, стоя на коленях пред образами. А люди-то нынче совсем по-другому живут, в радостях себе не отказывают. Я сие раньше не знал. Но как мильонщиком стал, пришлось и в ресторанах побывать. Клиент-то ведь всякий попадается, не только старообрядцы, а выгодного покупателя умаслить надо, да так, чтобы доволен остался. Сидишь с ним в номерах, а вокруг хористки, арфистки, которые так и норовят на колени прыгнуть. А ты их с улыбочкой останавливаешь. А самому-то хочется. И чтобы села поплотней и задницей туда-сюда, туда-сюда…