Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Сменил бы веру, — не выдержал нелепых терзаний купца Крутилин.

— Жену тоже сменить? А общество, которому всем обязан? Нет! Вся надежда была на Бога, чтобы избавил наконец меня от искушений. А он заместо Федьку мне послал. Я ведь права не имел его к нашей вере приучать — Обожженыш крещен был покойными его родителями в Синодальной церкви. Таким по законам империи менять веру нельзя. Но Федька считал, что на пожаре его спас сам Господь, хотел жизнь свою посвятить служению ему, по три раза на дню бегал в церковь, что напротив Царскосельского вокзала — нас, погорельцев, тогда в казармы Семеновского полка переселили — с батюшкой тамошним подружился. А батюшка Федьке в штаны полез… Больше он в Синодальные церкви не ходил. Упросил меня как-то взять его на службу. Я и взял, преступлением сие не считается — службу послушать. Федьке у нас понравилось. И решили мы, что числиться будет он в Синодальной — я до последнего его дня батюшке в церкви Преображения Господня, что в Колтовской слободе, «жалованье» выплачивал, чтобы тот Обожженыша в исповедальные книги записывал — а окормляться в нашей. Федька сильно толковым рос. Честно говоря, он-то и подсказал мне кругляк на доски распилить, так что и богатством своим я ему обязан. Потому, когда пятнадцать ему стукнуло, отправил в Англию учиться торговому делу. Сами знаете, старообрядцы детей в российских гимназиях не учат, посылают их за границу. А там Федька от Бога вдруг отвернулся. Прочел какую-то книгу, что, якобы, человек произошел от обезьяны, и в эту чушь заместо Бога поверил. А возраст-то у него был самый разгульный, пригляда за ним в Англии никакого, а тут вдруг и нравственные ориентиры потерял. Пустился он во все тяжкие. Когда в прошлом году фотографическую карточку прислал, я даже не узнал его. Написал в ответ, чтоб к возвращению волосы и бороду отпустил, иначе помощником не возьму. Он послушался. И даже на службы в наш корабль [76] Молельное помещение у староверов. стал ходить. Но я видел, как от всего этого он теперь далек. И поведение его оставляло желать лучшего, под любым предлогом норовил улизнуть из дома на всю ночь, а на следующий день воняло от него дешевыми духами. Как-то Поликсена моя приболела и на службу поехали без нее, и по дороге назад решил я Федьку усовестить. Он огрызнулся, заявил, что Синодальная церковь, к коей принадлежит, не возражает против борделей. А потом меня огорошил: «А вы ведь завидуете мне, Степан Порфирьевич. И сами бы не прочь пошалить, да Бога вашего боитесь. Но если б он существовал, разве позволил бы по-разному ему молиться? В Синодальной тремя перстами крестятся, раскольники и латиняне двумя, а лютеране вообще крест не кладут и на шее его не носят. То бишь или Богу все равно, или его вовсе нет». Мне бы его оборвать, на место поставить, оплеухой наградить. А я растерялся. И напугался — неужели похоть моя столь заметна? Вдруг и Поликсена знает? И братья из церкви? Это Федьку и спросил. Обожженыш рассмеялся, уверил, что окружение мое слишком целомудренно и о пороках знает только то, что изложено в «Житиях святых», то бишь ничего. И добавил, что ежели хочу свои фантазии реализовать, то он, Обожженыш, знает заветные места, где мое инкогнито будет гарантировано. Но я с ходу отверг эту идейку. И не потому, что богохульной была. Я и сам знал адреса заветных мест. Но ведь и в заветных местах шлюхи остаются шлюхами. И могут наградить любострастной болезнью. А я, в свою очередь, Поликсену Осиповну. И тогда мое инкогнито — коту под хвост. «Значит, надо вам девственницу», — произнес Обожженыш слова, которые я не решался произнести. Потому что хотел не просто девственницу, а конкретную — Капу Гневышеву. На похоронах отца произвела она неизгладимое на меня впечатление. Показалась красивей и желанней всех арфисток на свете. Обожженыш тут же предложил план, как ее совратить.

Сделать ей предложение напрямую было невозможно, я это понимал. Капа из таких, кто будет голодать, но не продастся. Значит, надо вынудить ее это сделать.

«Вы же оплачиваете им квартиру и счета из аптеки, Степан Порфирьевич?»

«Иногда. Когда Анна Сергеевна просит».

«Перестаньте. Вы не обязаны».

«Что, и Костика из репетиторов прогнать?»

«Нет. Кто, кроме родного брата, убедит сестру пойти на панель? Костик после занятий с Сеней любит попить со мной чайку, расспросить про заграничную жизнь. Заодно и про свою болтает».

«И что болтает?»

«На почве безотцовщины он близко сошелся с великовозрастным балбесом, Пашкой его звать. Чтобы выманить из родителей деньги, Пашка изображает из себя Митрофанушку Простакова».