Наташа Ридаль - Убийство в Кембридже

Я молчала, комкая в руках полотенце. Женщина задумчиво произнесла:

– Менее всего я ожидала увидеть вас здесь.

Сестра снова поднималась по лестнице:

– Леди Конли, вашего сына сейчас перенесут в палату. Такое состояние обычно сохраняется три-четыре дня. Доктор понаблюдает за ним.

Дама сухо кивнула.

– Я возвращаюсь в Лондон вечерним поездом, – сказала она. – Прошу вас телефонировать мне обо всех изменениях. Обо всех, – многозначительно подчеркнула леди Конли.

Напоследок окинув меня взглядом, она повернулась к лестнице.

В палате, за занавесками из простыней, я наконец осталась один на один с Оливером. Спустя два часа я самостоятельно перестелила его постель и, воодушевившись тем, что у меня неплохо получилось, даже слегка отвлеклась от гнетущих мыслей.

Неожиданно шторки раздвинулись, и медицинская сестра провела ко мне Уолша. Я вскочила со стула.

– Как вы меня нашли? Вас прислала Кэт?

– Ваша сестра переживает за вас, мисс Софи, – проктор хмурясь оглядел Оливера и окружающую нас обстановку. – Горничная сказала, что утром вы просили собрать простыни. Я понял, где вас искать.

– Прошу, не рассказывайте Кэт, что я с Оливером! Она считает, что он убил графиню.

– А вы так больше не считаете? – прищурился Уолш.

– Возможно. Вы выяснили, откуда у Энтони трость maman ?

– Пока нет. Но у меня такое ощущение, что мне все говорят неправду, и это меня раздражает. Мне снова нужна ваша помощь, мисс Софи. Если, конечно, вы согласитесь оставить мистера Конли на несколько часов.

Я колебалась.

– Медицинская сестра полагает, что его состояние стабильно. Вы ведь хотите доказать его невиновность?

Думаю, в эту минуту Уолш увидел в моих глазах азартные огоньки.

– Кто еще говорит неправду, проктор?

Мы шагали по Трампингтон-стрит, плавно перетекающей в Кингз Пэрейд.

– Кэнноны. Вам не показалось, что за ужином они вели себя неестественно?

– Часто переглядывались, – припомнила я. – Делали вид, что всё хорошо, хотя порой мне казалось, что они вот-вот взорвутся и наорут друг на друга.

– Скажите, мисс Софи, – осторожно начал Уолш, – вы не думали, что между вашей матушкой и профессором что-то было?

Я возмущенно взглянула на проктора:

– Хотите сказать, они были любовниками? Исключено! Допускаю, что он мог заинтересовать maman , но это никогда не зашло бы дальше платонической привязанности. Тайная связь с женатым мужчиной противоречила всем принципам графини.

– Одно дело – оградить от опасных отношений незамужнюю дочь, и совсем другое – если ты вдова в таком возрасте, когда уже можно не опасаться пересудов.

– Нет, – с сомнением протянула я. – Вы, вероятно, заметили, что я не слишком набожна. А для maman греховная связь являлась неприемлемой. Понимаете, это вопрос веры, а не общественной морали.

– А если бы профессор Кэннон был свободен? Если бы пообещал графине развестись с женой?

Я потерла подбородок, неохотно признавая, что в словах Уолша имелся смысл.

– Если бы не связанный обязательствами джентльмен сделал ей предложение, тогда, пожалуй, она не усмотрела бы в этом ничего предосудительного.

Уолш удовлетворенно кивнул.

– У профессора сейчас лекции, и Мэри дома одна. Я хочу, чтобы вы заглянули к ней под невинным предлогом справиться о ее здоровье. Постарайтесь разговорить миссис Кэннон, выведать, что ей известно об отношениях между графиней и ее мужем. Справитесь?

– Постараюсь.

– После зайдите ко мне. Я живу в том же крыле на первом этаже. Вы едва ли пройдете мимо двери с табличкой «Проктор Уолш».

Мы расстались в Новом дворе. Пару минут спустя я уже здоровалась с женой Кэннона.

– Как ваше самочувствие, Мэри? Вас больше не мучает насморк?

– Я попросила доктора Филлипса выписать мне порошок, и насморк как рукой сняло. Хотя придется еще несколько дней принимать лекарство для профилактики. С этим испанским гриппом все забыли об обычной сезонной простуде.

Мэри провела меня в гостиную.

– Чайник только что вскипел. Угощайся, – она подвинула ко мне блюдо с печеньем.

Я подумала о том, что в этой женщине совсем не было аристократической чопорности, присущей maman и матери Оливера. Возможно, это потому, что Мария Горлова выросла в небогатой семье и, даже внезапно разбогатев, сохранила простоту в обращении и душевную теплоту.

С минуту мы молча пили чай, изучая друг друга. Я не знала, как начать разговор, однако Мэри проявила необычайную проницательность.