Клэр Уитфилд - Падшие люди

– Простите, что это за женщина? Я не совсем понимаю… У вас на чердаке живет женщина? – уточнил доктор Шивершев.

– Вовсе нет, – я снова принялась объяснять, на этот раз более обстоятельно, про чердак, манекен и подвеску в форме сердечка. – И теперь я уверена: то ожерелье до меня принадлежало кому-то еще. На нем царапины, а в сам медальон вставлен оливин, а в «Кафе Руаяль» женщина сказала…

– Простите, я запутался. Какая женщина? Та, что на чердаке, или еще какая-то в «Кафе Руаяль»?

– Когда мы уходили из ресторана, Томас столкнулся с одним джентльменом – высоким, с седыми бакенбардами и медалями на лацкане. И тот джентльмен расстроил Томаса, сказав, что он приобретает репутацию… В общем, не важно. А супруга того джентльмена обратила внимание на мое ожерелье и решила, что у меня недавно был день рождения, поскольку оливин – оберег тех, кто родился в августе.

– Поверю вам на слово… совсем в этом не разбираюсь. Вы упомянули, что доктор Ланкастер пришел в крайнее возбуждение после разговора с этим джентльменом… с тем, у которого медали. Чем тот его расстроил?

– Якобы он слышал нелестные отзывы о Томасе, и Томас забеспокоился, что это отразится на той его, другой работе, которую он выполняет в составе какой-то группы врачей. По его словам, это некий хорошо финансируемый проект, более доходный, чем частная практика. На него он и ссылается, объясняя свои длительные отлучки, но я ему не верю. Доктор Шивершев, мне страшно. Я вышла замуж за опасного человека. Возможно, он сотворил нечто ужасное с женщинами, которым принадлежала та одежда.

– Не волнуйтесь, миссис Ланкастер, я вас внимательно слушаю. Здесь вы в безопасности. Продолжайте, прошу вас.

Я объяснила, как, спускаясь по лестнице, я увидела расческу, которая мне очень дорога. Однако факты и свои суждения я излагала не по порядку, так что по ходу рассказа терялся смысл. Доктор Шивершев просил, чтобы я говорила медленнее, кое-что уточнял. Я сознавала, что возбуждена, даже на грани истерики, но у меня ни разу не создалось впечатления, что он мне не верит. Я чувствовала, что поступаю правильно, рассказывая ему все без утайки.

– Она специально положила туда расческу, чтобы я за ней нагнулась, а потом столкнула меня с лестницы.

– Вы считаете, что вас пыталась убить эта… миссис Уиггс, экономка?

– Да! Больше некому! Доктор Шивершев, но это еще не все. Далеко, далеко не все. Я думаю, что ожерелье, которое он сдернул с меня в тот вечер, принадлежало одной из женщин, чья одежда лежит на чердаке.

– Зачем бы вашему мужу красть женскую одежду, миссис Ланкастер?

– Я думаю, он их убивает.

– Вы думаете, он убивает женщин из-за одежды?

– Нет! Не совсем. Хотя, да, возможно! Не из-за одежды – из-за чего-то другого. А их одежду хранит зачем-то. Я… Он иногда исчезает. Часто. По нескольку дней не приходит домой. А возвращается всегда злым и жестоким… Он не…

– Что?

Я не могла заставить себя рассказать о поведении Томаса в спальне – язык не поворачивался. Доктор Шивершев протоколировал каждое мое слово, а я не хотела, чтобы эта часть моей истории была навечно запечатлена на бумаге. Я попробовала увести разговор в другую сторону.

– Вы слышали что-нибудь о Мейбл? Просто я не…

Он внезапно вскочил на ноги и обоими кулаками грохнул по столу. Я чуть не подпрыгнула в кресле. Бешеным взглядом он воззрился на меня. У меня аж щеки защипали, до того я была поражена.

– Нет, миссис Ланкастер. У нас с вами был уговор: никогда больше ни слова об этом.

– Простите, – я съежилась, как ребенок. Сидела, стискивая ладони, и чувствовала себя ничтожной и опустошенной. После падения с лестницы тело все еще болело. Я сбилась с мысли.

В считаные секунды доктор Шивершев овладел собой, снова был уравновешен, словно этой гневной вспышки никогда и не было. Он взял ручку и спокойно продолжал:

– Вы считаете, что ваш муж склонен к насилию в отношении женщин?

– Да, совершенно верно, – кивнула я. – Ему свойственна жестокость. Думаю, он способен на ужасные вещи.

– А эта… э… расческа, о которой вы говорите… позвольте узнать, что она для вас значит. Эта вещь… вам дорога?

– Она принадлежала одной моей подруге. Миссис Уиггс украла ее, чтобы позлить меня, внушить мне, что я схожу с ума.

– Она принадлежала сестре Барнард?

– Да. – Я сомневалась, что в этом случае моя откровенность была уместна. Лучше бы солгала, сказала бы, что это память о матери.

Доктор Шивершев кивнул, словно его давние подозрения получили подтверждение, и снова яростно заскрипел пером по листу. Я пыталась прочесть то, что он пишет, но записи были неразборчивы.