– Значит, тебе не моя помощь нужна? – прямо спросила я. Меня начинала мучить усталость, в голове стучало. Мне необходимо было влить в себя несколько капель настойки опия. В тот день, зная, что придет Мейбл, я их еще не принимала.
– Сюзанна, прошу тебя, умоляю. Если ребенок родится, клянусь, я вместе с ним брошусь в Темзу. – Мейбл схватила меня за руку, пальцами впиваясь в запястье. С той же безысходностью, с какой некогда сжимала мою руку Эмма Смит, умиравшая в больнице. Я содрогнулась от отвращения.
– Мейбл, это твой выбор – не мой. – Я высвободила руку.
Она ближе придвинулась ко мне на канапе. Я ощутила затхлый запах немытого тела. И снова тот же образ: Эмма Смит – мешок костей на больничной койке. Кровь хлещет из нее и растекается по неровному полу.
Я пообещала Мейбл, что подумаю над ее просьбой и пришлю ей записку в галантерейную лавку. Сказала это только для того, чтобы выпроводить ее из своего дома. У выхода дала ей пять шиллингов. Она хотела поцеловать меня, но я отпрянула. Мы обе замялись, испытывая неловкость. Потом она кивнула, улыбнулась, словно догадываясь, что никакой записки она не получит, поблагодарила меня и ушла. Мое безразличие к своей судьбе она восприняла со смирением. Ну и правильно, что у меня такой муж, так мне и надо, пристыдила я себя.
Я пыталась убедить себя, что проблемы Мейбл не имеют ко мне ни малейшего отношения, но жалость к ней не отпускала, и я проклинала ее за это. На следующее утро мне удалось застать Томаса одного. Надоедливая миссис Уиггс, слава богу, рядом не отиралась. Он находился в ванной, подравнивал свои драгоценные бакенбарды, которые с каждым днем все больше редели, отчего лицо его казалось более худым и осунувшимся.
– Томас, помнишь, в больнице работала такая рыжая медсестра? – спросила я. – Миленькая, миниатюрная. Сестра Мулленс?
Он подставил мне для поцелуя ненамыленную верхнюю часть щеки. Я стояла у зеркала, прислонившись к стене, и наблюдала, как он бреется.
– Вроде нет.
– Ты должен ее помнить. Мейбл Мулленс знали все: миниатюрная, миленькая, с веснушками. Рыжие локоны, блестящие зеленые глазки, которые она вечно строила симпатичным врачам. Наверняка и тебе тоже. Если нет, я буду крайне разочарована.
Его сжатые губы чуть раздвинулись в едва заметной улыбке, и я поняла: он точно знает, о ком я веду речь. Если б я умела льстить и угождать, мой брак был куда счастливее.
– Я встретила ее в одной лавке на Сент-Джеймс-стрит. Она сказала, что уволилась из больницы. Томас, по-моему, она оказалась в затруднительном положении. Попросила меня о помощи.
– Что она тебе наплела?
– Так ты ее помнишь?
– Помню, что слышал о ней. Полагаю, она просила денег.
– Я подумала, мы могли бы проявить милосердие.
– Чапмэн, не вздумай давать ей денег. Этих людей один раз пожалеешь, они так и будут клянчить.
Я улыбнулась, проглотив его покровительственно-снисходительный тон. Что ж, я попыталась помочь. Придется Мулленс самой решать свою проблему. Продолжать разговор на эту тему я не посмела.
Томас шагнул туда, где висел его сюртук, достал что-то из кармана и потянул меня за руку, поставив лицом к зеркалу перед собой. Затем надел мне на шею тяжелое золотое ожерелье и, застегивая его, поцеловал меня чуть ниже уха. Я была готова. Не вздрогнула.
– Все, больше никаких глупых ссор между нами, – произнес он. – Мы с тобой два сапога пара. Считай, что этим я пытаюсь тебя задобрить, если угодно. Надеюсь, тебе нравится. Я даже не стану упрекать тебя за твой выбор личного врача, но, вот честное слово, Сюзанна, только тебе могло прийти в голову обратиться к Шивершеву. Грубый, самомнение выше крыши, а талант сомнительный. Хотя, как это ни парадоксально, могу добавить, что с более высокомерным типом я еще не имел неудовольствия работать. Но если мою дорогую женушку такой врач устраивает, я возражать не стану.
Старательно играя роль хорошей жены, подбирая правильные выражения лица, я не сразу смогла сосредоточиться на ожерелье. На цепочке висел тяжелый кулон в форме золотого сердечка – цельный кусок желтого золота с маленьким круглым зеленым оливином посередине. Массивная подвеска оттягивала шею, будто на меня накинули якорь. Довольно странная вещица. Тем более что я никогда особо не любила ни сердечки, ни бантики. На кулоне я заметила царапины. Мне подумалось, что такое украшение вызвало бы восхищение у женщины более зрелого возраста, которая по достоинству оценила бы и его массивность и качество. Хотя, разумеется, есть более изысканные драгоценности, которые стоят не менее дорого.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу