Клэр Уитфилд - Падшие люди

Корсет на мне, казалось, ужимался, все туже и туже стягивая грудную клетку; того и гляди ребра треснут. В давящей атмосфере зала я не могла вздохнуть полной грудью. Мне не хватало воздуха. Я испугалась, что у меня начнется такой же приступ, как в тот день, когда в больницу принесли Эмму Смит. В груди грохотал гром. Нужно было срочно выбраться на улицу. Я стала проталкиваться к выходу сквозь толпу, извиняясь и стараясь не смотреть на недовольные лица гостей, которых я потревожила. Только положила руку на стеклянную дверь, ко мне подошел бесстрастный официант.

– Мадам, на улице дождь.

– Знаю. – Я открыла дверь и выбежала под нудный промозглый дождь. Холод обжег кожу, приводя меня в чувство.

Должно быть, я простояла под дождем минуты две, не больше, когда меня окликнул Томас:

– Сюзанна! Ты что? Сейчас же вернись в дом.

Он стоял в дверном проеме рядом с официантом. Один был сердит, второй – ошеломлен. К моим щекам липли мокрые волосы. Бледные лица таращились на меня как на сумасшедшую.

В кебе по дороге домой Томас, не теряя времени, упрекнул меня в том, что я его унизила.

– Отдельным людям, которые не откажут себе в удовольствии посплетничать, я объяснил, что ты в отчаянии с тех пор, как ты… больше не… Ну, в общем, ты поняла. Ты выставила себя на посмешище, Сюзанна. С каждым днем у тебя появляется все больше странностей. Думаю, ты нездорова.

Опять он за свое: «нездорова». Но я промолчала.

После того случая Томас постоянно твердил, что мне следует показаться врачу. Говорил, что я подавлена и апатична, значит, со мной явно что-то не так. Настаивал, чтобы я записалась на прием к его другу, доктору Ловетту. Если я доказывала, что беременности никакой не было и ребенка я не теряла, просто поторопилась с выводами и по глупости озвучила их, Томас заявлял, что я отрицаю очевидное. Я лишь излагаю факты, возражала я. В ответ он называл меня холодной и бесчувственной. Нормальная женщина не станет так говорить о своем ребенке, для нее это неестественно, возмущался он. Я начала сомневаться в себе. Одержимый идеей обнаружить механическую неисправность в моем организме, он обвинял меня во всех мыслимых и немыслимых грехах. Я перестала с ним спорить, ибо любое мое слово, казалось, лишь подтверждало его предположение. Меня вдруг осенило, что впервые за многие недели Томас начал проявлять интерес к моей персоне, точнее, не ко мне, а к моим внутренним органам. Создавалось впечатление, что ему доставляет удовольствие обсуждать их дефективность, словно он воспринимал меня как старый проржавевший механизм, который следует разобрать на детали, оценить его состояние и собрать заново, только уже из менее изношенных частей.

В конце августа, когда стало ясно, что увиливать больше нельзя, я пошла на прием к врачу, но врача я выбрала сама.

Жилистый секретарь невысокого росточка, глядя на меня надменно, с преогромным удовольствием сообщил, что многоуважаемый доктор Шивершев в настоящий момент не берет новых пациентов, он и так слишком загружен.

– У вас есть рекомендации? – осведомился он презрительным тоном, заранее зная ответ.

Я солгала, сказала, что мы с ним друзья и хорошо знакомы по Лондонской больнице. Бедняга растерялся, ибо доктор Шивершев слыл за человека, который игнорирует всех без разбору. Еще я добавила, что мой друг придет в ярость, узнав, что мне дали от ворот поворот. Спесивость в лице молодого секретаря сменилась неуверенностью, и он предложил записать меня на следующую неделю, на двадцатое августа.

Изначально я не ставила себе целью попасть на прием именно к доктору Шивершеву. Я брела по Харли-стрит, сбитая с толку бессчетным количеством имен на золотых табличках, что сияли на каждой двери. Читая их одно за другим, я приходила во всё большее замешательство. Почти сдалась, решив покориться судьбе и пойти на консультацию к другу Томаса, но потом увидела это имя: доктор Роберт В. Шивершев. Сколько в Лондоне врачей с такой фамилией? Разумеется, мы не дружили, я ведь работала обычной медсестрой. А для него, конечно же, все медсестры взаимозаменяемы и неотличимы друг от друга – безликие, со сглаженными чертами, как фигуры из слоновой кости на шахматной доске. Но это не имело значения. Я лишь хотела, чтобы у меня был свой врач, на мнение которого не мог бы повлиять мой муж, проявлявший маниакальный интерес к состоянию моего здоровья.

– Так вы знаете его по Лондонской больнице? – спросила элегантная экономка, за которой я следовала по парадной лестнице. Она годилась мне в матери, но поражала красотой, какая мне самой и не снилась. Густые темные волосы, уложенные в прическу с замысловатым плетением, бархатные глаза. В ее речи слышался незнакомый акцент. Одета она была в сиреневое шелковое платье. Более пленительной экономки я в жизни не встречала. Будто передо мной была герцогиня, от которой отвернулась удача.