К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Они опаздывают, — заметил Николас, топая ногами от холода.

— В Вестминстере много чего нужно организовать, — сказал Филипп. — В Виндзоре около двух тысяч человек, конных и пеших. Всех надо расставить на свои места.

— А на то, что простым людям приходится ждать на морозе, распорядителям наплевать, — буркнул я.

Коулсвин посмотрел на меня, удивленный моим сердитым тоном.

«Нужно быть осторожнее, — подумал я, — и не уподобляться анабаптистам, чьи идеи о всеобщем равенстве при новой власти точно так же не найдут себе места, как и при старой, какие бы радикальные перемены ни произошли в религии».

Я взглянул на окна над высокими арками Больших ворот. Там располагался кабинет короля, куда он вызвал меня в ту кошмарную ночь. Больше Генрих не будет смотреть на своих подданных из окна. И вдруг я ощутил себя свободным.

— Полагаю, вы ничего не слышали о том, как поживает миссис Слэннинг? — спросил Филипп.

— Представьте себе, как раз таки слышал, — возразил я.

Гай время от времени сообщал мне новости о моей бывшей клиентке. Он здорово разозлился на меня в ту августовскую ночь и был абсолютно прав, но в последующие недели, когда на душе у меня было так скверно, как никогда в жизни, старый друг проявил сочувствие и подставил плечо. Его сострадание взяло верх над злобой, за что я ему бесконечно благодарен. Я взглянул на Филиппа, не зная, как он воспримет то, что я ему скажу.

— Изабель уехала во Францию, что стало возможным теперь, после заключения мира. Вернулась к католической вере и ушла в монастырь где-то в глуши, — поведал я.

— В монастырь? — потрясенно переспросил Коулсвин.

— Не знаю, приняла она обет или еще нет. Там вроде бы долгая процедура. — Мне было интересно, исповедовалась ли уже Изабель в своем грехе. — Думаю, это для нее лучший выход. Миссис Слэннинг отдала все свое имущество монахиням, а доля Эдварда в том доме перешла к его семье.

Филипп неодобрительно наклонил голову:

— Какое бы убежище ни предоставили Изабель паписты, эта женщина напрасно утешает себя, поскольку утратила всякие шансы на спасение души.

Николас пристально посмотрел на него:

— Так вы полагаете, сэр, что когда миссис Слэннинг умрет, то будет гореть в огне, как горела Энн Аскью на Смитфилде, но только вечно? И раскаяние ровным счетом ничего не изменит, да?

— Божьи законы выше человеческого разумения, молодой человек, — твердо ответил Коулсвин.

Я тихо проговорил:

— Если Божьи законы таковы, то их действительно не понять.

Я подумал о Хью Кертисе, своем подопечном. Когда осенью в Антверпене усилились преследования протестантов, Хью уехал в Гамбург и сейчас работал вместе с немецкими купцами из Ганзейского союза. Эта великая борьба между протестантами и католиками, развернувшаяся по всей Европе, теперь могла любого из нас сделать беженцем, заключенным, а то и вовсе лишить жизни.

А процессия все не появлялась, хотя у ворот, где она должна была пройти, забегали туда-сюда распорядители, один из которых был в белом стихаре и дрожал от холода. Мне вспомнилось, как месяц назад викарий опоздал на бесконечно менее важную церемонию, когда Джозефина сочеталась браком с Эдвардом Брауном. Венчание состоялось в маленькой приходской церкви, которую посещал жених; там собрались его родные и друзья из инна вместе с хозяином, мастером Питером Хеннингом. У Джозефины не было родственников, и выдавать ее замуж пришлось мне. Я был горд такой ролью, хотя знал, что буду очень по ней скучать. На прошлой неделе новобрачные уехали в Норидж. Я нанял одного старого ворчуна по имени Блэйби, чтобы тот присматривал за моим домом, пока я не найду нового эконома, и, кроме него, в моем хозяйстве теперь оставался только Тимоти. Осторожно, очень деликатно я уговаривал мальчика, чтобы он, когда ему исполнится четырнадцать, все-таки пошел в подмастерья к кузнецу, который подковывал лошадей в Линкольнс-Инн. Я был согласен оплатить обучение Тимоти, чтобы дать ему шанс в жизни.

И тут я увидел их — впервые за шесть месяцев, перед толпой, чуть в отдалении. Джека и Тамазин. На миссис Барак был теплый плащ с капюшоном, но она выглядела бледной. Я знал от Гая, что две недели назад, как раз в ту ночь, когда умер король, она благополучно родила здоровую девочку. Тамми не следовало выходить так скоро на мороз, но я представлял, как она настаивала на этом.

Барак рядом с ней по-прежнему выглядел больным. В его лице была одутловатость, и он набрал вес. Я увидел с замиранием сердца, как колышется пустой правый рукав его камзола. Он повернул голову и поймал мой взгляд. Тамазин тоже посмотрела в мою сторону, и, когда заметила меня, лицо ее окаменело.