К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Мартин Броккет был в столовой — полировал серебро, водя салфеткой по большому блюду, которое принадлежало еще моему отцу. Он посмотрел на меня, как обычно, почтительно, ничем не напоминая про мой арест.

— Прекратите работу, — холодно произнес я. — Надо кое-что обсудить.

Тень каких-то эмоций, может быть страха, пробежала по обычно невозмутимому лицу эконома, когда он положил серебряное блюдо на стол.

— Я поговорил с Тимоти, — объявил я ему. — Как выяснилось, это он сказал вам, что видел, как я сжигал в саду книги.

Если Мартин и заколебался, то лишь самую малость, после чего спокойно ответил:

— Да, сэр. Агнесса увидела сожженную бумагу и спросила об этом Тимоти. Я думал, вдруг мальчишка замышляет какую-то пакость.

— Пакость замыслил кое-кто другой, — прямо сказал я. — Сегодня утром меня спрашивали о тех сожженных книгах не где-нибудь, а на заседании Тайного совета.

Броккет застыл столбом, по-прежнему держа в руке салфетку.

— Никто не знал, что я сделал с книгами, кроме одного моего друга, которого допрашивали вместе со мной, — добавил я.

Мартин по-прежнему стоял неподвижно, как статуя, ничего не отвечая. Наверняка он просто-напросто не знал, что тут сказать.

— Кому вы донесли на меня? — резким тоном спросил я. — И зачем?

Эконом положил салфетку на буфет, и я заметил, что его рука вдруг задрожала. Побледнев, он спросил:

— Можно мне сесть?

— Да, — односложно ответил я.

— Я всегда верно служил своим хозяевам, — тихо проговорил Броккет. — Эконом — весьма почтенная профессия. Но мой сын… — Его лицо дернулось. — Он в долговой тюрьме.

— Я знаю об этом. Однажды застал Агнессу в слезах.

При этих моих словах Мартин нахмурился, но я продолжал допытываться:

— Какое это имеет отношение к вашему доносу?

Броккет глубоко вздохнул:

— Хоть я и понимал, что мой сын — позор семьи, однако все равно любил его и боялся, что мальчик может умереть в тюрьме от голода и болезней, если я не пошлю ему денег, а я мог освободить Джона, только заплатив его долги. — В его глазах вдруг вспыхнули боль и страх.

— Продолжайте.

— Это случилось в начале апреля, вскоре после того, как мы с Агнессой поступили к вам на службу. Прошлой зимой Джон подхватил в этом проклятом месте воспаление легких и едва не умер. Мы тогда чуть с ума не сошли от тревоги.

— Вы могли обратиться ко мне.

— Это я должен заботиться об Агнессе и Джоне, я! — неожиданно возвысил голос Мартин, одновременно сердито и заносчиво. — Я не мог прибежать за помощью к вам, моему хозяину, как бы добры ни были вы с Джозефиной и с мальчишкой. — В его тоне послышалось презрение.

Так вот почему Мартин не любил меня, понял я. У него были твердые взгляды на обязанности и взаимоотношения слуг и хозяев, и из-за этого он донес на меня, вместо того чтобы попросить помощи.

Взяв себя в руки, Броккет снова понизил голос:

— Я собирался отправить все деньги, что сумел наскрести, сыну в тюрьму с одним купцом из Лестера, который часто приезжает в Лондон. Он знает историю Джона. — Броккет издал долгий вздох. — Однажды, когда я выходил от него, ко мне подошел некий человек. Светловолосый молодой джентльмен в богатом наряде.

Я пристально посмотрел на эконома:

— У него, случайно, не недоставало половины уха?

Мартин опешил:

— Вы знаете его?!

— К несчастью, знаю. Каким именем он назвался?

— Крэбтри.

— На самом деле этого человека зовут иначе. И что он вам сказал?

— Что он якобы знакомый этого купца, что слышал, в какую беду попал мой сын, и, возможно, в состоянии помочь. Это меня озадачило: я знал, что в городе много мошенников, но он был хорошо одет и разговаривал как джентльмен. Крэбтри отвел меня в таверну и объяснил, что представляет кое-кого, кто будет хорошо платить мне за сведения о вас.

— Продолжайте.

Мартин закрыл глаза, и я закричал:

— Говори!

— Крэбтри хотел, чтобы я докладывал обо всех ваших перемещениях, но особенно его интересовало, не получаете ли вы работы от людей из окружения королевы и не имеете ли каких-то контактов с ними. Или с радикальными реформаторами. — Он потупился.

— И это случилось в апреле? — допытывался я.

— Да, я хорошо запомнил этот день, — с горечью ответил Броккет.

Впервые на моей памяти он выглядел пристыженным.

Я провел рукой по волосам. Получается, Стайс, человек Ричарда Рича, с которым я некоторое время был вынужден сотрудничать, следил за мной еще с весны. Ну не странно ли? Однако, тщательно обдумав ситуацию, я увидел в этом определенный смысл. В апреле началась охота на еретиков, имевших отношение к королеве. А Рич знал, что раньше я работал на нее. Если бы ему удалось установить связь между мною и религиозными радикалами, то он мог бы попытаться выйти таким образом на Екатерину Парр и внести свой скромный вклад в кампанию, развязанную Гардинером против ее величества. Но, разумеется, он ничего такого не обнаружил. Потом, когда в июле их затея провалилась и сэр Ричард узнал, что я охочусь за убийцами Грининга (и, как ему показалось, за книгой Энн Аскью), он мог легко переключиться со слежки на использование меня в своих интересах.