К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Хартфорд и Рич тоже рассмеялись, и даже уголка губ Пейджета коснулась унылая улыбка. Лицо Изабель побелело как мел. Однако Гардинер ударил кулаком по столу:

— Это не повод для веселья! Какую конкретно ересь говорили эти трое?

Филипп совершенно спокойно сказал:

— Милорд, не было никакой ереси. Слова, на которые миссис Слэннинг ссылается в письме, произнес вовсе не мастер Шардлейк, а я сам, прощаясь с гостем на крыльце.

Я с благодарностью посмотрел на своего коллегу.

— Да, я говорил о важности молитвы и изучения Библии, но ни словом не упомянул про мессу, поскольку мне и в голову не пришло бы ее отрицать, — добавил Коулсвин.

— Ну, мадам? Это верно? — резко спросил Эдуард Сеймур.

Изабель поистине растерялась:

— Я думала… Я думала, что это говорил Шардлейк. А не Коулсвин. Хотя вполне могла спутать голоса. — На секунду она смутилась, но быстро оправилась. — В любом случае они еретики.

— Однако про мессу речи в тот вечер не шло? — спросил Пейджет.

— Ну… возможно, мне просто послышалось. Они стояли далеко… Как вы считаете? — Женщина покраснела и повернулась за помощью к Дирику, но тот безучастно произнес:

— Ничего не могу сказать на сей счет, мадам, поскольку меня там не было.

Изабель посмотрела на него беспомощно — наверное, впервые в жизни эта дамочка так растерялась — и задрожала.

«Всем прекрасно известно, — подумал я, — что Винсент берет любых клиентов, в том числе и самых агрессивных, но миссис Слэннинг оказалась слишком непредсказуемой даже для него».

Тут Рич произнес высокомерным тоном:

— Эта женщина только понапрасну отнимает у нас время.

Гардинер снова сердито посмотрел на него и обратился к Филиппу:

— Но вы говорили, что изучение Библии и молитвы — истинный путь к спасению?

— Да, говорил. Однако это не ересь.

Уже полностью потеряв терпение, епископ проревел:

— Всем известно, что король не любит эти бесконечные разговоры о религии! Как он сказал в своей речи перед парламентом в прошлое Рождество, «хотя Слово Божие и позволено произносить по-английски, оно должно использоваться, чтобы воодушевлять совесть людей».

— Именно это мы с мастером Шардлейком и делали — воодушевляли нашу совесть. — Филипп посмотрел на Изабель. — Это скорее уж миссис Слэннинг легкомысленно обращается со Словом Божьим, дабы использовать его в личных распрях.

После этого воцарилось молчание: с подобным заявлением трудно было поспорить. Потом Ризли повернулся к Коулсвину:

— Вы клянетесь, что в тот вечер никто из вас не отрицал пресуществления во время мессы?

— Клянусь, — ответил я.

— И я тоже, — сказал Филипп.

Пейджет посмотрел на Изабель, которая выглядела беспомощно. И поинтересовался:

— А что вы делали у дома мастера Коулсвина в тот вечер, миссис Слэннинг? Вы ведь не присутствовали на ужине?

Женщина сглотнула:

— Я считаю своим долгом, если вдруг заподозрю кого-то в ереси, следить за злоумышленником, дабы подстеречь его, уличить и сообщить обо всем властям.

— Вы шпионили за Коулсвином, — прямо сказал лорд Хартфорд.

Королевский секретарь наклонился над столом и жестко заметил:

— Однако вы не сочли уместным сообщить об этом якобы сговоре еретиков, пока казначей Линкольнс-Инн не отверг ваших обвинений.

— Я… я сначала не подумала. Я была так рассержена, что адвокат моего брата сговорился с моим собственным… — Миссис Слэннинг взглянула на Эдварда, который очень странно смотрел на нее: пустым, но пристальным взглядом.

Уильям Парр заявил:

— Полагаю, всем очевидно, что эта женщина — злобная склочница, все ее заявления абсолютно безосновательны, а эти трое ни в чем не виновны?

Лорд Пейджет посмотрел на нас и наклонил голову:

— Да, думаю, это и впрямь так. Миссис Слэннинг, вы порочное и надоедливое существо. Вы только понапрасну отняли наше время.

Изабель задохнулась и теперь всеми силами пыталась совладать со своими чувствами, а Пейджет обратился к нам:

— Джентльмены, мы обсудим между собой этот вопрос, дабы вынести официальное заключение. А вы все подождите, пока заседание Совета закончится.

Он сделал знак страже, и нас вывели.

Мы вернулись в комнатушку, где ждали раньше. Как только дверь закрылась, я прочувствованно обратился к Филиппу:

— Вы поступили благородно, огромное вам спасибо! Вы хорошо отвечали на их вопросы.

Коулсвин горестно ответил:

— Когда дело касается веры, нужно говорить скорее с мудростью змеи, чем с простодушием голубки. Сам Иисус Христос сказал, что так до́лжно делать при необходимости. — Он посмотрел на меня. — Думаете, теперь нас отпустят?