Леонид Строев: В погоне за «старым соболем»

Вскоре одна стрелка стала отдаляться от другой, но сабля не звенела.

Лицо Угрюмова побагровело, пальцы вцепились в обшивку кресла. «Объегорил, цыганское отродье»,— прошептал Фрол Кузьмич и, подскочив к стене, сорвал саблю, бросил ее с размаху на пол. «Курицу за жар-птицу принял,— простонал Угрюмов,— а где они, золотые перья, где блеск? Надо же так обмишулиться».

Со злобой он стал топтать саблю ногами.

Потом Фрол Кузьмич так и не вспомнил, то ли он поскользнулся и напоролся на лезвие, то ли сабля вдруг перекрутилась под ним.

Окровавленный Угрюмов добрался до двери, сумел открыть засов и выполз из спаленки.

Поправившись, Фрол Кузьмич решил судить саблю по всей строгости. «Тихон,— приказал он своему верному слуге,— зажми ее подлую в тиски и руби зубилом».

Но зубило отскакивало от сабли, как горох от стенки. Через полчаса Тихон, виновато улыбаясь, пробормотал:

— Не берет ее зубило, хозяин. А зубильце-то закаленное.

— А ну дай-ка я разок по ней тяпну,— засучил рукава халата Угрюмов и, приложив к сабле зубило, что есть силы ударил кувалдой.

Сноп горячих искр брызнул ему в лицо. Зубило, вырвавшись из рук, расплющенным концом угодило в лоб.

— Хозяин, ты часом не помер,— склонился над лежащим Угрюмовым Тихон.

Фрол Кузьмич закряхтел и, опираясь на Тихона, привстал. На лбу у него разрасталась, отливая синевой, шишка величиной с пятак.

— А ежели ее, тово, утопить или зарыть поглубже в саду? — предложил Тихон.

— Сунь ее поначалу в бочку с водой и закопай. Пусть ее ржа задушит,— просипел Угрюмов, потирая рукой шишку.— А место приметь.

Через полгода Фрол Кузьмич случайно вспомнил о сабле, доставившей ему столько неприятностей.

— Тащи ее,— сказал Фрол Кузьмич Тихону,— хочу поглядеть, что там осталось?

Тихон принес хозяину саблю. На лезвии не было ни единого пятнышка ржавчины.

— Без нечистого тут не обошлось,— охнул Тихон.— Хозяин, не дается она в руки.

— Экая незадача,— обескуражено промолвил Угрюмов.— Не дается мне, и другому не достанется. Хватит терпение мое испытывать. Замуруй-ка ее в стену над лестницей. А надумаю чего еще учинить, тогда достанем и уже ей не пофартит.

До начала первой мировой войны оставались считанные месяцы, а немецкие подводные лодки уже держали под прицелом просторы Атлантики.

Бурлил расплавленный металл в домнах Рура. Плотная дымовая завеса, как траурное полотнище, расстилалась над главной кузницей оружия для армии кайзера Вильгельма.

Германия старательно готовилась к войне.

— Скоро, очень скоро мы наконец-то приступим от плац-парадов и маневров к настоящему делу. Поверь чутью старого кавалериста. Война, любезный Конрад, или кратчайший путь к карьере, или повестка к господу богу,— говорил своему молодому другу, лейтенанту Конраду Штифке, командир эскадрона, ротмистр фон Больц, потягивая коньяк и покуривая гаванскую сигару.

В ресторане много военных, и это радовало ротмистра. Он добродушно улыбался лейтенанту, на деньги которого кутил. А деньги, присланные Людвигом Штифке сыну в день окончания Ганноверского кавалерийского училища, улетучивались с той же быстротой, что и ароматный дым дорогой сигары. «Попросить у отца небольшую ссуду до получения первого жалования в полку? Старик замучает дурацкими поучениями о вредной для молодого человека расточительности,— размышлял Штифке младший, слушая разглагольствования ротмистра.— А не угостить этого любителя повеселиться за чужой счет тоже нельзя, начнет придираться по службе, тогда из лейтенантов никогда не выберешься».

— Ты мне нравишься, Конрад, клянусь мечом Зигфрида, ты настоящий тевтонец,— бормочет упившийся ротмистр.— Дойдешь до генерала, если, конечно, будешь и дальше уважать старших по званию.

Штифке криво улыбнулся. Такая любовь ему дорого обходится.

В эту ночь Конраду не удалось уснуть. Вестовой принес телеграмму из Золингена: «Отец тяжело болен. Срочно приезжай. Нотариус Вагнер».

«Почему нотариус? — недоумевает Штифке.— Ах, да, речь, вероятно, идет о завещании. Надо срочно опередить сестер. Глупо будет, если продолжатель рода останется ни с чем».

Шестнадцать лет прошло с тех пор, как Людвиг Штифке впервые увидел Златоустовскую поющую саблю. И все это время помнил о ней. Пока есть такая сабля, его клинки, которые ценятся по всей Европе, не могут считаться самыми лучшими. Поющая сабля должна быть в Германии.