Всеволод Сысоев: За черным соболем

Золотая пора - самонадеянная, безрассудная молодость.

Был солнечный, жаркий день. В небе, в прохладной лазурной вышине, вокруг белых кучевых облаков, шапками висевших над знойной, раскаленной Москвой, кружил самолет, и я завидовал летчикам - они не чувствовали уличной знойной духоты, городской сутолоки.

Совсем недавно я получил диплом об окончании Института пушно-мехового хозяйства, некоторую толику денег в счет будущих благ и теперь шел в Главное управление охотничьего хозяйства за назначением. Я не торопился. Дело в том, что несколько дней я хлопотал о зачислении в аспирантуру, так как мечтал работать под руководством профессора Мамонова. Но мне отказали, и я шел в главк, куда хотел поступить на работу. Могут либо принять, что будет чудесно, либо отказать, что будет похуже, так как придется тогда ехать в какую-нибудь глушь.

Изучая проблемы охотничьего хозяйства, я не прочил себя на низовую работу и считал, что можно, сидя в городе, решать все вопросы с помощью телефона, бумаг, кратковременных наездов… Надо не забывать, когда это происходило. Шел 1937 год, страна нуждалась в своей вышедшей из народа интеллигенции; тогда в ходу была крылатая фраза «Кадры решают все!» и лучшее, что выпускали наши институты, мгновенно поглощалось растущим аппаратом. Даже явный «брак» не залеживался - посылали на практическую работу. Эта острая нужда в кадрах, естественно, породила в моем мышлении одностороннюю оценку действительности. Практике я отводил последнее место, отдавая явное предпочтение научной работе и службе на руководящих должностях.

Лифт поднял меня на четвертый этаж. Я прошел широким светлым коридором к приемной начальника главка.

Зеленая, ковровая дорожка заглушала мои шаги. Перед дверью я остановился, чтобы перевести дух и поправить бедненький студенческий костюм, прежде чем показаться на глаза начальству. Секретарша-молоденькая девушка, сидевшая в приемной, уткнувшись в какую-то книжку, подняла на меня светлые, как васильки, глаза.

- Вы к кому?

- Я по вызову товарища Скалова. Моя фамилия Буслаев,- ответил я и слегка поклонился.- Разрешите пройти?

- Минутку!-Девушка встала и легкой тенью скользнула за обитую черным дерматином высокую тяжелую дверь, одним своим видом подавлявшую неискушенного в хождении по приемным человека.

Томительно тикали часы, и стрелка нехотя, еле-еле ползла по циферблату, подолгу задерживаясь на каждом делении. Дверь, также бесшумно раскрылась.

- Пройдите, пожалуйста!

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел, был длинный, будто убегающая вдаль улица, стол, накрытый красной суконной скатертью, строгие ряды стульев вдоль него и в самом конце, за отдельным Т-образно поставленным вторым столом - Скалов. Он был в черной гимнастерке (в то время у руководящих товарищей была мода на гимнастерки с отложным воротником и накладными карманами).

Я доложил о себе. Посмотрев на меня испытующим взглядом цепких маленьких глаз, осторожно выглядывающих из-под косматых, низко нависших бровей, Скалов жестом пригласил меня подойти поближе, и я, не зная куда девать болтавшиеся руки, пошел к нему. Он поднялся из-за стола, бритоголовый, неожиданно высокий и широкоплечий, затянутый кожаным ремнем. Крепко пожал мне руку и сказал:

- Прошу!

Опускаясь в мягкое кресло, я мельком увидел на толстом настольном стекле под тяжелым мраморным прессом свое заявление. Чьи-то резолюции пестрели на нем по нижним углам, и от того, что верхний левый угол был еще пуст, я понял, что судьба моя все еще оставалась нерешенной, и снова почувствовал себя студентом перед строгим экзаменатором. Неуверенность сковала мой язык.

- Вы хотите поступить в главк?

- Да, если…

- Зачем? Ради науки или…

- Собственно… Конечно! Как честный гражданин своей страны…- забормотал я.

- Безусловно, для ученого честность превыше всего. Я представляю, что. поскольку у вас не вышло с аспирантурой, вы решили попробовать стать чиновником. «Буду, мол, руководить народным хозяйством». А вы его знаете? На промысле бывали? Вы, наверное, решили: «Буду работать и одновременно накапливать материал для диссертации…»