Валентин Курицын - Человек в маске

— Ну, теперь, голубчик, ты от меня не уйдешь! — пробормотал Козырь, наблюдая, куда сядет Савелий Петрович.

— Теперь бы только Филька не сплоховал со своей лошадью, а уж я маху не дам.

Музыка заиграла меланхолический вальс. С резким шипением вспыхнули два матовых фонаря под потолком цирка. Глухо волновались черные ряды амфитеатра и галереи. В этот вечер был полный сбор, яблоку, что называется, упасть некуда. Никому, конечно, из сидящей здесь публики и в голову не приходило, что здесь же, отделенные друг от друга дощатым барьером, сидят два человека, из которых один не увидит завтрашнего утра. Кровавое злодеяние, обдуманное в голове бесшабашных громил, может быть совершено безо всяких задержек.

Бедняга извозчик, которому судьба предназначит везти Савелия Петровича, мерзнет на улице в ожидании седока, не подозревая, что может случиться с ним сегодня ночью. Сам же Савелий Петрович весело аплодирует шуткам клоуна, восхищается опасными сальто-мортале акробатов со всей экспансивностью, свойственной его натуре. Неожиданная смерть от рук наемных убийц щадит свою жертву, не тревожит ее смутными предчувствиями.

В конце второго отделения служащие цирка выкатили на тележке громадный суконный ковер и быстрыми, ловкими движениями разостлали его во всю ширину арены. «Сейчас будет борьба», — сказал кто-то позади Бесшумных.

Оркестр заиграл марш. Один за одним выходили на арену цирковые атлеты. Их было человек десять. Крепкие, мускулистые тела, затянутые в трико, глубоко вдавленные в плечи головы с низкими лбами и тупыми взглядами, какая-то особенная походка, тяжелая и вместе с тем пружинистая, точно стерегущая врага, производили впечатление чего-то грубого, звериного. Бесшумных в первый раз еще видел профессиональных борцов, поэтому он с особым любопытством приглядывался к ним. После обычных церемоний, предшествующих началу борьбы, на арене остались два борца, соперники, оспаривающие первый приз чемпионата. Они стояли друг перед другом, готовые ринуться один на другого при первом сигнале суден. Противники представляли собой резкий контраст. Один из них был высокий, широкоплечий шатен. Другой был юркий и подвижный блондинчик с лихо закрученными усиками, на целую голову ниже своего соперника.

На стороне шатена была грубая физическая сила, за блондином — ловкость и умение. Один надеялся на силу своих длинных, мускулистых рук, другой — на свое знание самых тонких приемов борьбы, на свою кошачью изворотливость. В партере и в ложах, повсюду шли горячие дебаты об исходе борьбы. Завязывали пари. Наконец, судьи подали сигнал, и борцы, обменявшись рукопожатиями, поменялись местами, приготовились к нападению. Публика напряженно ждала этого момента.

Первым начал шатен. Его рослая, крепкая фигура сразу навалилась на юркого, гибкого противника. Можно было думать, что еще несколько мгновений, и грубая физическая сила восторжествует над ловкостью.

Однако произошло иначе. Тяжелый натиск громадной фигуры встретил должное сопротивление. Борьба продолжалась с короткими перерывами вот уже около сорока минут. Становилось очевидным, что здесь дело идет не на шутку. Премия со стороны цирка, крупные пари, которые держали борцы, профессиональное самолюбие — все это не могло не действовать на противников возбуждающим образом. Громкие крики зрителей, выражавших свой восторг перед тем или иным трюком, еще более способствовали их горячности и воодушевлению. Сенька Козырь плохо следил за перипетиями борьбы. Предстоящая «работа» казалась ему более серьезной и ответственной, причем настолько, что он не мог интересоваться победой того или иного борца. Факт присутствия Савелия Петровича в цирке еще не вполне успокоил Сеньку.

— Черт его знает, — думал он, — может еще все дело расстроиться, ежели он прямо из цирка домой поедет. Как тут к нему подступиться, место людное, электричество. В проулке тоже не больно-то удобно, извозчики стоят, пост близко.

Взрыв аплодисментов, потрясший все здание цирка, вывел Козыря из его раздумья. Громкие, оглушительные крики толпы, приветствовавшей победителя, смешивались с негодующими возгласами и свистками другой части публики, составляющей, так сказать, оппозицию.

— Неправильно! Перебороться! Долой!

— Браво, Мартынов!

Шум и гам поднялся невообразимый. Трудно было понять, кто и чего требует. Наиболее экспансивные зрители бросали свои места и стремились на арену, беспорядочно толкая друг друга.