Валентина Седлова - Человек, который жил завтра

По Москве, громыхая на стыках рельс железными костями, шел трамвай, старый и желтый. Безразличный ко всему вагоновожатый монотонно объявлял остановки и продавал билеты. До часа пик было еще далеко, поэтому пассажиров было немного: ссорящаяся парочка, старушка, беззвучно шевелящая высохшими пергаментными губами, разноцветная стайка тинейджеров, да работяга с отекшей физиономией.

Помимо ссорящейся парочки внимание скучающих пассажиров привлекал один гражданин в дорогом пальто, натуральных кожаных ботинках, ухоженный и чистый, словно только что покинувший баню. Психически неполноценным гражданин не выглядел, но, тем не менее, назвать его нормальным язык тоже бы не повернулся. Легкая тень безумия сквозила в его взгляде, плюс коктейль из детской инфантильности, стариковской мудрости и что-то еще такое, что не передать словами. В общем, очередной чудик.

Чудик сел в трамвай в Останкино, проехал остановок пять или шесть, беззаботно рассматривая здания за трамвайным окном. Затем что-то его обеспокоило, он оглядел тревожным взглядом салон, потом тяжко вздохнул и полез в нагрудный карман. Долго шарил в нем и, наконец, извлек на свет Божий бумажник. Достал десятку, и положил бумажник обратно. Потом снова потерялся в заоконном мире.

На Седьмой Парковой чудик резко подорвался и выскочил на улицу, едва не сбив в дверях парня, как раз собравшегося войти. Тот уже приготовился произнести вслед зазевавшемуся торопыге что-то весьма нелицеприятное, как чудик развернулся, всунул оторопевшему парню десятку, а затем куда-то побежал, задирая ноги, словно цапля, прыгающая по болоту.

Парень очумело глядел вслед чудику, пока двери трамвая не зажужжали, извещая о продолжении движения по маршруту. Тогда он махнул головой, сбрасывая с себя наваждение, заученным жестом сунул десятку в карман, достал засаленное удостоверение и громко объявил: «На линии работает контроль, будьте добры, предъявите проездные билеты»…

Чудика звали Беня. Точнее, Бенедикт Александрович Ложкин. Впрочем, он имел все шансы стать Александром Александровичем, как этого хотел его отец, но тут уж вмешалась мама. Мать Бени, Тамара Ивановна, отнюдь не считала, что венцом ее родовых мук должно стать увековечивание мужнего имени. Хватит с него и отчества. Поэтому поставила вопрос ребром: либо сын будет Бенедиктом, либо ежедневные истерики до той поры… пока ребенка не назовут Бенедикт. Муж продержался ровно три дня и сдался.

Почему она выбрала такое редкое имя для сынишки, Тамара не знала сама. То ли некстати вспомнился ликер, который она попробовала еще в свою бытность студенткой машиностроительного факультета. Может быть, какой-то исторический роман. Или фильм. Но как только услышала первый крик новорожденного, она поняла: это — Бенедикт. Вот и вся история про имя.

Но не про самого Беню. Начать с того, что родился он на стыке старого и нового года, шестьдесят девятого и семидесятого. Если быть точнее, то без десяти двенадцать тридцать первого декабря шестьдесят девятого. Но тут случился маленький казус: врачи больницы, весь персонал которой насчитывал четыре человека — хирурга, двух медсестер и уборщицу — встречали Новый год по радио. Услышав что-то, отдаленно напоминающее бой курантов, они решили, что Новый год уже наступил. Поэтому ребенка записали, как рожденного первого января семидесятого года. Но роженица, которая в отличие от веселых медиков, с утра поглощающих под предлогом праздника казенный спирт, вынужденно пребывала в трезвом состоянии, смотрела на часы, висящие под самым потолком, и поэтому знала, что до Нового года еще оставалось несколько минут, когда ее сын увидел свет. Но, откровенно говоря, ей было все равно, каким числом его запишут. Семидесятым годом — так даже еще лучше. В армию позже заберут.

Причиной того, что рожать своего первенца Тамаре пришлось за полярным кругом в этой убогой больничке, состоящей из четырех крошечных комнат, было то, что ее муж, оценив свои возможности по содержанию семьи, в которой в очень скором времени ожидалось пополнение, отправился на Север на заработки. Тамара не хотела изображать из себя жену декабриста и тащиться за ним в такую глухомань, но здесь возникла одна серьезная проблема. Александр был ревнив. Ревнив настолько, что даже беременность Тамары в его глазах не служила препятствием для романов на стороне. Поэтому ехать все-таки пришлось. Теща охала и стонала, заламывая руки, свекровь робко пыталась отговорить сына — все бесполезно.