Этот Шварц играл интересную роль в жизни малоразвитого наследника капиталов Вишняковых, он был, так сказать, его ментором и руководителем во всех делах житейских. Через его посредство молодой Вишняков делал займы у томских ростовщиков и завязывал знакомства с более или менее крупными звездами томского, полусвета. Под его руководством научился различать марки шампанского и отличать салат оливье от майонеза из дичи. Одному только Шварц не мог научить своего питомца — это умению держать себя в обществе. Хотя, говоря по правде, общество ресторанных кокеток и героев конюшни и не требовало этого умения.
После чая маленькое общество передвшилось к игорному столу. Были распечатаны колоды. Гудович, под тем предлогом, что ему нужно распорядиться по хозяйству, отказался пока принять участие в игре. До приезда Загорского ему не хотелось рисковать деньгами.
Огнев, попыхивая папиросой, небрежно бросил на стол свой объемистый бумажник, к слову сказать, заключавший в себе больше акций Сибирско-Британской компании, чем наличных денег. Это обстоятельство не помешало ему, однако, заложить в банк двадцать пять рублей. И с небрежным спокойным видом проиграть их…
Игра продолжалась уже около двух часов. На зеленом сукне стола блестели золотые кружки империалов и пестрели разноцветные ассигнации. В выигрыше был, как этого и следовало ожидать, Шварц.
Употребив это выражение «как и следовало ожидать», спешим пояснить читателям, что юркий комиссионер бьгл в то же время одним из компаньонов и помощников Загорского, Крапленые были в его руках прекрасным оружием перегрузки денег из чужих карманов в собственный. Больше всех проиграл Вишняков. Он раза три доставал уже из бумажника по сторублевке и только пыхтел при виде, как исчезают его деньги, то подхваченные цепкими пальцами Шварца, то мягко и бесшумно исчезающие в бумажнике-портфеле Раменского.
Властно и резко задребезжал звонок…
Гудович поспешил в прихожую.
— Поздно кто-то жалует, — заметил Огнев, тасуя карты.
В гостиную легкой походкой вошел Сергей Николаевич Загорский, вежливо улыбаясь и обнажая свои жемчужные зубы. Загорский поздоровался с игроками. От него несло едва уловимым запахом духов. Вся его фигура сияла молодостью, красотой и здоровьем. В сером шелковом галстуке была заколота булавка с крупной черной жемчужиной.
— Друзья мои, вы уже за работой! — весело улыбнулся он одними глазами. — Я немного задержался у Изосимовых.
— Торопитесь же наверстать упущенное время, — предложил Гудович.
— А, впрочем, виноват, — спохватился он. — Я забыл свои обязанности хозяина. Стакан чаю? С ромом или со сливками?
— Предпочитаю последнее.
Игра продолжалась при участии Загорского. Присоединился и Гудович. Соединенными усилиями этих последних и Шварца, ничего не подозревая, жертвы шулерского плана обыгрывались незаметно и постоянно. Часов около двенадцати ночи был сделан перерыв. Пришли в столовую и отдали должное гастрономическому вкусу хозяина. Прекрасно закусили, выпили не менее прекрасного вина, что сгладило несколько неприятное впечатление от проигрыша.
— Чертовски не везет сегодня, — жаловался Шанкевич, жадно пережевывая бутерброд с икрой. — Ни одного банка не смог снять сегодня. Понтерку бьют, черт знает, что такое!
— В любви, стало быть, счастливы, — заметил с ехидной улыбкой Шварц.
— В любви ему везет… Все певички в «России» от него без ума, — подмигнул Огнев.
— Что вы говорите, господа, какой уж везет. Ни в любви, ни в картах удачи нет! Вспомнишь поневоле свои молодые годы. В бытность мою в Москве был такой случай. Приезжаем однажды мы со своим приятелем князем Берендейзатульским в охотничий клуб… Оба, понимаете, под шафе… Проходим в игорную. Баккара в полном разгаре. Ставки тысячные! Сажусь я, понимаете, беру карту… Пятьсот рублей в банк. Беру банк и продолжаю. Догнал до восьми тысяч… Фабрикант Оло-еянников, миллионер и игрок, спрашивает: «Сколько? Восемь тысяч рублей? Дайте!». Достает чековую книжку и пишет чек… Бью по первому абцугу…
— Будет тебе басни-то рассказывать, — грубо перебил его Огнев, бывший несколько не в духе от проигрыша.
— Говори, сколько тебе?
— Сколько в банке?
— Хватит с тебя! Двести рублей.
Шанкевич сделал многозначительную мину, взъерошил волосы и с апломбом сказал:
— Десять рублей. На третью руку больше не иду.
— Эх ты, игрок, — крикнул ему Огнев, — а туда же! Восемь тысяч в банке!
Читать дальше