Тимур Максютов - Атака мертвецов

– Я тут на досуге рассматривал разные дополнения. Вариант со взрывом отбросил: что, если он повредит броненосец, который нам нужен боеспособным? Но придумал другое: на корабле же есть система вентиляции, не так ли? Что, если запустить через неё ядовитое летучее вещество? Разлить синильную кислоту, включить вентиляторы. Но для этого нужно досконально знать особенности внутрикорабельного устройства, а я полный профан в этом деле. В отличие от вас, друг мой.

Химик многозначительно посмотрел на меня; наверное, я должен был восхититься его готовностью к самоуничижению и возвышению меня. Оценить, так сказать. Но я лишь невнятно булькнул.

– Ладно, дела, – заторопился вдруг Химик, явно разочарованный, – вы подумайте обо всём, обмозгуйте варианты.

Он встал и пошёл к двери. Я собрал остатки воли и спросил:

– А если я откажусь?

Химик остановился. Повернулся ко мне: о, какое пламя полыхнуло из единственного глаза! И птичья плёнка на второй глазнице, кажется, раскалилась.

– Очень не рекомендую. Вы уже увязли целиком. Только макушка наружу, и то, чтобы крюк вбить. Кстати, некоторые наши товарищи удивлены: как так вышло, что охранка обнаружила тайную квартиру в самый решающий момент? Отчего вдруг вся боевая ячейка исчезла; члены её либо убиты, либо надолго в заключении, и только один Гимназист на свободе? Мне немалых трудов стоило уговорить Толстого не устраивать вам допрос с пристрастием. Расследование в наших рядах обычно заканчивается одним и тем же исходом, весьма банальным. Не советую экспериментировать с моим доверием. Подумайте об этом. Меня не ищите – сам вас найду.

Он помолчал и добавил с нажимом:

– Найду. Где угодно.

Я проводил его до двери; лучше всего моё состояние описывало слово «грогги» – положение боксёра, когда сознание уже отключилось, а ноги ещё почему-то передвигаются.

– Да, чуть не забыл.

Химик достал из пиджачного кармана смятый конверт без надписей:

– Вам от Валькирии, из тюрьмы. Оцените мою деликатность: конверт я не вскрывал, хотя был обязан. До встречи. Надеюсь, скорой.

Мне очень хотелось вслух пожелать его надеждам не сбыться. Но я сдержался.

Лето 1905 г.

Уныние воцарилось над огромной империей; прекрасные варшавянки в знак траура закрыли личики чёрными вуалями; ревельская Русалка напрасно всматривается в свинцовый туман – они не вернутся. Сгинули грозные броненосцы и стремительные крейсеры; бравые усатые кондукторы и великолепные флотские офицеры обрели могилы далеко от Родины, и зелёные волны Великого океана им теперь надгробием.

Торжествуют сыны Азии, их жёлтые лица щерятся ухмылками: повержен северный гигант, навечно опозорен на полях Мукдена и в водах Цусимы; белые кости прячутся в зарослях гаоляна, и маньчжурские вороны, разбухшие от русской мертвечины, едва ковыляют, не в силах взлететь.

Рыдают прелестные дамы Владивостока: их белый город на сопках японцы требуют отдать себе, как и Сахалин, и всё Приморье…

В Царскосельском дворце – вздохи и всхлипы.

– Мы не в силах более сопротивляться, ваше величество. Казна пуста, страна бунтует; волнения настигли армию и флот. Надобно согласиться на требования микадо, отдать наши земли и выплатить гигантскую контрибуцию.

Монарх тяжко вздыхает и крестится. Его царственная супруга вопрошает с лёгким акцентом:

– Неужели не найдётся во всей России храбрецов, способных защитить отечество от позора?

Слова эти – лишь риторический стон; но внезапно раздаётся ответ:

– Отчего же? Мы готовы добиться почётного мира.

Лейтенанты Николай Ярилов и Серафим Купчинов предстают перед восхищёнными царедворцами, красивые и стройные.

– Что вам нужно для этого? – восклицает самодержец. – Просите что угодно: чины, ордена, деньги. Может, желаете ложу на все концерты Императорского балета? Насладитесь моими танцовщицами.

– Балерины? – необычайно оживляется Купчинов, но друг перебивает его:

– Ваше величество, нам нужно лишь немедленное исполнение моих заказов казёнными заводами и право использовать в своих целях любой корабль вашего флота и любой полк вашей армии.

Монарх немедленно требует бумагу и пишет собственноручно: «Божиею поспешествующею милостию Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский…

Милые великие княжны улыбаются, подмигивают красавцам-лейтенантам.