Валерия Вербинина - Московское время

— Скажите, Сергей Федотыч, вы будете заявлять насчет отвертки? — обратился Опалин к электрику, внимательно глядя на него.

— Нет, зачем же, — пробурчал Родионов.

— Хорошо, тогда просто в протокол занесем, откуда Пряничникова взяла отвертку, которой впоследствии ударила нападавшего. С остальным вы сами между собой разберетесь.

— Я могу идти? — спросил Родионов после паузы.

— Да, идите, конечно…

— Вы будете меня снимать? — всполошилась Ирина Сергеевна, видя, как Спиридонов устанавливает фотоаппарат. — Но… погодите… я же плохо выгляжу…

Она взволнованно приподнялась, стала требовать зеркало, пудреницу, пуховку, помаду… Запричитала, увидев в зеркале, как ужасно растеклась тушь, и стала ловко стирать черные потеки. Горюнов, сидевший в углу, тихо вздохнул и обменялся с фотографом ироническим взглядом.

Нина осталась стоять в дверях. Она ужасно боялась, что ее заметят и попросят уйти, и оттого старалась вести себя как можно незаметнее. Ее озадачило, что Опалин не отправился сам в погоню за убийцей, а послал Антона и Казачинского. Или он вполне на них полагался, или… или же считал, что убийца уже ускользнул и то, что может рассказать о нем Ирина Сергеевна, гораздо важнее.

— Сядьте, пожалуйста… — говорил меж тем Спиридонов жене парикмахера. — Нет, воротничок лучше расстегнуть… вот так, хорошо… Не шевелитесь.

Он пыхнул магнием, сделал снимок шеи потерпевшей, потом еще несколько. Петрович достал из портфеля чистый лист, чернильницу-непроливайку, ручку и присел к столу.

— Это для официального протокола… Имя, фамилия, отчество, дата рождения, адрес проживания, социальное положение…

Дату рождения Ирина Сергеевна назвала после легкого колебания, и оказалось, что лет жене парикмахера целых двадцать семь, а не двадцать два, как она всегда утверждала. Социальное положение Ирина Сергеевна определила так: неработающая домохозяйка, хотя все в коммуналке считали ее просто бездельницей, живущей на полном обеспечении у мужа.

— Давайте поговорим о сегодняшнем вечере, — вмешался Опалин. — Сначала без протокола: у кого вы были в гостях, адрес, кто еще там был, во сколько вы оттуда ушли…

Ирина Сергеевна вздохнула и принялась рассказывать. Почему-то упоминание неведомого Домашевского вызвало у муровцев повышенный интерес.

— Домашевский, Домашевский, — Опалин нахмурился, — неужели под своей фамилией? Хотя в Москве его, наверное, забыли…

— Разве его уже выпустили? — подал голос Горюнов.

— Мог под амнистию попасть, — хмыкнул Петрович. — Двадцатилетие Октября, то-се…

Ирина Сергеевна смотрела на собеседников широко распахнутыми глазами.

— Как он выглядит? — спросил Опалин. — Франтоватый брюнет, видный мужчина, тюльпан в петлице?

— Роза, — пролепетала жена парикмахера и угасла.

— Ну, для тюльпанов сейчас не сезон, — заметил Опалин, прищурившись. — Сколько вы ему проиграли?

Тут Ирина Сергеевна малость обиделась.

— Я… не ему, а всем… Сто рублей с небольшим. Но сорок я выиграла.

— Он шулер, — безжалостно припечатал Опалин, — и если крутится у вашей подруги, значит, у нее шулерский притон… Они обыгрывают вас по сговору, а когда дают немножко выиграть в конце, так это такой известный прием, чтобы вы пришли снова…

Карандаш, который парикмахер крутил в пальцах, сломался с сухим треском.

— Я так и знал! Дрянь эта Надя, каких поискать! — процедил он. — Так и знал!

— Какой притон… — лепетала Ирина Сергеевна, потеряв голову. — Надя моя подруга… Там приличные люди… Она бы никогда…

Но тут память услужливо принялась подсовывать вроде бы ничего не значащие мелочи… взгляды, которыми обменивались сидящие за игорным столом… кое-какие фразы, отдающие двусмысленностью… как Надя смеялась — как бы над анекдотом, но на самом деле над ней…

— Ладно, нас это не интересует, пока нет заявления с вашей стороны, — сжалился над ней Опалин. — Во сколько вы оттуда ушли?

В восьмом часу — нет, уже после девяти, точно после девяти: часы в гостиной пробили девять раз, и после этого Ирина Сергеевна засобиралась домой…

Жена парикмахера рассказывала, вновь переживая свой путь шаг за шагом, и в какой-то момент ее стало трясти крупной дрожью. Сам Пряничников то бледнел, то краснел пятнами. Наконец он не выдержал и, так как папиросы Зинаиды Александровны давно кончились, пошел к Семиустову. У писателя папирос не оказалось, и Пряничников без особой надежды заглянул к Родионову, однако электрик молча вытащил из стола несколько коробок лучшего качества, иные из которых шли почти целиком на экспорт.