Валерия Вербинина - Московское время

— Пусти… — все-таки выдавила из себя Ирина Сергеевна. Пальцы незнакомца сдавили ее горло еще сильнее, в глазах стало темнеть. Слабо водя руками в воздухе, она выронила сумочку, потом, сумев кое-что вспомнить, сунула руку в карман шубки — и, собрав все оставшиеся силы, ткнула наугад своего врага то ли в шею, то ли в плечо предметом, извлеченным из кармана.

Пальцы разжались, душитель покачнулся и отступил.

— Ссу… ка… — выдохнул он с совершенно непередаваемым выражением, к которому примешивалось искреннее изумление.

Инстинкт самосохранения подсказал Ирине Сергеевне, что она получила передышку, но, сколько последняя продлится, неизвестно. Выскочив из подворотни, жена парикмахера бросилась бежать со всех ног, упала, ободрала запястье, но даже не почувствовала боли, вскочила и помчалась дальше. Страх подгонял ее, страх приделал ей невидимые крылья. С неба клочьями мела метель, в одном из дворов, через которые она пробегала, ей навстречу попался то ли дворник, то ли припозднившийся прохожий. Ирина Сергеевна отшатнулась с хриплым воплем, упала еще раз, в сугроб, и, кое-как выбравшись, побежала снова. Одна мысль владела ею — домой! домой! Туда, где муж, и знакомые лица, и безопасность, и… Сердце колотилось, как бешеное; услышав страшный клекот, она даже не сразу сообразила, что это ее собственное дыхание. Вот и дверь подъезда, возле которого горит покосившийся желтоватый фонарь. Ирина Сергеевна бросилась внутрь, на лестнице едва не споткнулась в третий раз и быстрее ветра взлетела на четвертый этаж.

— Один длинный звонок, значит, к нам, — сказала мадам Ломакина. — Кто это может быть?

Ее муж навострил уши.

— Мы никого не ждем, значит, это не к нам, — коротко ответил он.

Тем временем звонок повторился, а затем начался сущий бедлам. Звонки сыпались друг за другом без всякой системы, и вдобавок ко всему кто-то отчаянно заколотил в дверь коммуналки кулаками и, кажется, даже ногами.

— Слесарь Петров из пятидесятой, что ли? — равнодушно протянула мадам Ломакина. — Эк ему приспичило опохмелиться…

— Может быть, мы залили нижних жильцов? — несмело предположил Степан.

Женя, не удержавшись, высунулся в коридор как раз в то мгновение, когда звонки прекратились. Дверь открыла Дарья Аркадьевна, секундой позже подоспел парикмахер — и немедленно разинул рот при виде жены, которая ввалилась в переднюю, цепляясь за стену. Ее шапочка съехала набок, в глазах застыло безумное выражение, беличья шубка была вся в снегу.

— Что с тобой? — промямлил Пряничников, и этот пошлейший, обывательский вопрос прозвучал для несчастной женщины дивной мелодией.

— Меня… меня хотели убить… — пролепетала она, инстинктивно дотрагиваясь до шеи и еще не вполне овладев своим голосом.

— Господи, какой ужас! — вырвалось у Дарьи Аркадьевны. — Садитесь, садитесь вот сюда… Как же это с вами?..

Ирина Сергеевна повалилась на стоявший в передней старый стул, вцепилась в ее рукав и зарыдала. В коридоре один за другим показывались встревоженные жильцы. Посыпались вопросы, на которые жена парикмахера в своем нынешнем состоянии могла отвечать только истерическим плачем.

— На улице, очевидно, ограбить хотели… — начала Дарья Аркадьевна.

— Нет! — хрипло вскрикнула Ирина Сергеевна, поднимая заплаканные глаза. — Он душил меня… Он убить меня хотел!

Тушь растеклась, образуя на лице черные пятна и потеки, помада размазалась. Жена парикмахера выглядела жалко — и ужасно. Снег на ее одежде и обуви мало-помалу таял, и под стулом образовалась небольшая лужица.

— Вот просто так набросился и стал душить? — недоверчиво спросил Ломакин.

— Да! — с ненавистью выкрикнула Ирина Сергеевна и зарыдала снова, закрыв лицо руками.

Нина, наконец опомнившись, метнулась в комнату, нашла листок с номером, который ей оставил Опалин, и побежала к телефону.

— По-моему, вся эта история как-то… не того, — протянула мадам Ломакина. Она привыкла разделять все мысли и сомнения своего супруга — позиция, несомненно, очень удобная, особенно при отсутствии собственных идей.

Женя смотрел на Ирину Сергеевну во все глаза, Степан со смесью любопытства и брезгливости косился на угольные разводы туши и продранный рукав шубы. Семиустов, электрик и Василий Иванович ошарашенно переглядывались, парикмахер никак не мог собраться с мыслями и издавал какие-то невнятные восклицания. Доротея Карловна стояла с совершенно беспомощным видом, и только Таня Киселева оказалась на высоте: сбегав в свою комнату, принесла бутылочку ликера и рюмку.