Игорь Лебедев - Метод римской комнаты

— Я готов назвать имя преступника, — сказал Илья Алексеевич, и румянец на щеках выдал его волнение.

Троекрутов от неожиданности поперхнулся. Чины полиции бросили свои дела и устремили взоры на молодого человека.

— По какому делу? — стараясь сохранить невозмутимый вид, поинтересовался Троекрутов.

— По всем трем — убийства биржевого маклера Мармонтова-Пекарского, князя Данишевского и штабс-капитана Троилина.

— А булавки? — только и смог вымолвить фон Штайндлер.

— И кража булавок в салоне мадам Дефонтель, конечно! — добавил Илья Алексеевич.

В участке воцарилась тишина.

— И это еще не считая убийства горничной! — дерзко выкрикнул Спасский, но на него никто не обратил внимания.

— Что ж… Извольте, — осторожно произнес пристав и достал из фалды платок.

— Необходим следственный эксперимент, — сказал Ардов. — Через час я проведу его в кабинете доктора Бессонова. Мне понадобится помощь присутствующих.

Получив согласие пристава, Илья Алексеевич дал кое-какие поручения Свинцову, Спасскому и Африканову, после чего выслушал доклад Шептульского. При упоминании трости в руках неизвестного господина в Стекольчатом флигеле «Вяземской лавры» Илья Алексеевич, словно что-то почувствовав, попросил детальней описать форму набалдашника.

— Сложно сказать, — заерзал Кузьма Гурьевич. — Как будто голова змеи или дракона…

— C зеленоватой горошиной в раскрытой пасти? — нетерпеливо подсказал Ардов.

— Точно, — удивился филер.

В ушах у Ильи Алексеевича появился зудящий комариный писк, а во рту привкус уксуса. Поблагодарив филера и компенсировав ему понесенные из-за проститутки расходы, Ардов вернулся к своему столу и извлек шляпку, найденную на месте убийства Данишевского. Рядом легла камея, обнаруженная у трупа Мармонтова-Пекарского.

— Думаете, все-таки она? — спросил возникший рядом Жарков.

Илья Алексеевич обернулся. Он был взволнован.

— Я ни в чем не уверен, — дрожащим голосом признался он. — Но ведь вы сами меня учили, что недостающие факты следует получать в чистосердечном признании, к которому надобно подвести преступника.

Жарков с некоторым сожалением смотрел на Ардова. Он понимал, в каком напряжении пребывал молодой человек, и не знал, чем еще может ему помочь. В собственных сыскных способностях он уже давно разочаровался, когда заметил, что раз за разом беспардонно пренебрегает очевидной логикой и здравым смыслом в угоду красивым книжным конструкциям, которые складывались в его голове под влиянием проводимых экспертиз. То есть сами криминалистические исследования давались ему с удивительной легкостью и были полны ценных намеков и скрытых смыслов, но вот собрать их в единую картину преступления, дать верную интерпретацию и в конце концов безошибочно определить виновного Жаркову так ни разу и не удалось. Именно поэтому он с таким воодушевлением встретил в участке молодого Ардова. Отчасти он видел в нем самого себя двадцатилетней давности, только не в пример менее одаренного. И сейчас Петр Павлович переживал за своего младшего товарища едва ли не больше его самого — ему до ужаса хотелось, чтобы следственный эксперимент удался.

Газовые светильники на стенах едва разгоняли мрак в кабинете доктора Бессонова. По просьбе Ильи Алексеевича полицейские доставили на место происшествия всех оставшихся в живых участников психологического сеанса, с которого три дня назад и началась череда загадочных смертей. Недостающих лиц согласились заменить сами чины полиции. Таким образом по кругу сидели: вся в черном вдова Мармонтова-Пекарского, рядом с ней — пристав Троекрутов, исполнявший роль убитого биржевого маклера; далее восседала княгиня Данишевская, ее супруга изображал помощник пристава Оскар фон Штайндлер; два оставшихся кресла занимали муж и жена Богдановы, которые, по счастью, были живы. Ближе к окну, за колонной, у рабочего стола хозяина кабинета Ардов установил еще два кресла. В них он попросил расположиться дочь Бессонова и письмоводителя Спасского. По замыслу сыскного агента, приглашенные должны были символизировать штабс-капитана и его супругу, оказавшихся на том сеансе хотя и случайно, но имевшие прямое отношение к произошедшему. Спасский выполнил просьбу Ильи Алексеевича и сидел в кресле в военном мундире темно-зеленого сукна — на позолоченных пуговицах и петлицах воротника тускло подрагивал отблеск пламени свечей в канделябре.