Антон Чиж - Бой бабочек

– Что привело вас ко мне, герой? – спросила она.

– Разыскиваю господина, который может прятаться у вас, – ответил Ванзаров, оглядывая цветник. Спрятаться тут было где.

Отеро не скрывала удивления.

– Кому придет в голову прятаться у меня?

– Господину Вронскому, вашему режиссеру.

– Невозможно! – Отеро взмахнула рукой, как саблей. – Он должен быть на сцене, заниматься моими декорациями. Ему, человеку с низкой душой, тут нечего делать…

Ванзарову хотелось заглянуть в темный угол, заставленный вазами, за которыми мог прятаться взрослый мужчина. Но в гримерную постучали.

– Кто там?! – грозно воскликнула Отеро. Ей не хотелось, чтобы кто-то застал ее наедине с полицейским. Совсем не то знакомство, каким можно гордиться.

– Это Азардов, мадам! – донеслось из-за двери.

Теперь Ванзарову было впору прятаться. Отеро взглянула на него и приложила палец к губам.

Шереметьевский считал необходимым хотя бы раз в день отмечаться в театре. Все-таки охраняет звезду и несет обязательства перед великим князем. Такая служба ему чрезвычайно нравилась: хлопот никаких, уважение высшего начальства капает. Для визита он надел лучший сюртук, чистую сорочку и даже купил новый галстук. Чтобы блистать перед звездой. Он рассчитывал, что Отеро пригласит его в гримерную и он когда-нибудь станет рассказывать домашним, как запросто сиживал у знаменитостей.

Однако господина «Азардова» не пустили дальше дверей. Отеро даже не изволила пошире раскрыть проем, в котором стояла. Шереметьевский заметил только море цветов. Ему показалось, что в зеркале трюмо отражается знакомая фигура, но такое могло только показаться, поскольку фигура эта плывет на корабле в Грецию. Шереметьевский спросил, нет ли каких беспокойств, не надо ли кого посадить в тюрьму. Отеро явно хотела отделаться от визитера и отвечала резко и кратко. Он счел, что исполнил долг в достаточной мере, и начал кланяться, прощаясь. Дверь захлопнулась прямо перед его носом, и Шереметьевский глубоко вздохнул, раздосадованный, ведь он собирался испросить контрамарку на завтрашний бенефис. Теперь придется доставать билеты. Оправив сбившийся галстук, начальник сыскной полиции покинул «Аквариум». Он был в раздумьях: стоит написать краткий доклад великому князю или подождать личной аудиенции…

– Кто этот скользкий, гадкий мужчина? – спросила Отеро, вернувшись к Ванзарову, который по оплошности отразился в зеркалах.

Скрывать правду о фальшивом «Азардове» не было смысла. Ванзаров сказал, что это начальник сыскной полиции собственной персоной.

– Хотите, сделаю так, что этого… Шер-мер-тыр-ского, – сложная фамилия Отеро не давалась, – уволят в два счета, а вас назначат на его место?

Она щелкнула пальцами, как кастаньетами, чуть пританцовывая.

– Вы достойны и умны…

Щелк-щелк пальчиками…

– А он обманщик, прикрывается вашей фамилией…

Щелк-щелк…

– Соврал моему другу… Великому князю нельзя врать…

Щелк-щелк…

Она резко повернулась на месте, одернув юбку. Испанский танец для одного…

От соблазна Ванзаров отказался не задумываясь: ему хорошо на своем месте. Не создан он быть начальником. Не всем это дано. Слишком умен и образован. Да и куда девать маевтику с психологикой? Начальнику они ни к чему. Нельзя же бросать бедных сироток.

– Тогда чем же я могу наградить вас, герой?

Её попросили спеть.

Отеро была приятно поражена. Она прочистила горло. А Ванзаров собрал все душевные силы.

Каватина Нормы в исполнении испанки была чудо как… ужасна. Отеро совсем не могла петь сложные оперные партии. То, что у Кавальери выходило чистым ученичеством, здесь казалось уродством. Темпераменту испанки противопоказана трагическая нежность языческой жрицы. Ванзаров мужественно вытерпел такое исполнение и даже смог сказать комплименты.

Ему погрозили пальчиком.

– Вам не понравилось, я вижу, – сказала Отеро, тяжело дыша. – Но вы врете как испанец – умело. Испанцы – мастера вранья. Итальянцам далеко до нас. Вас трудно разоблачить, Азардов…

– Если господин Вронский заглянет к вам, – сказал он, оглядываясь на букеты в углу, – передайте, чтобы не бегал от меня… Это бесполезно.

Отеро приблизилась к нему. Совсем перешла границу приличий. Ее грудь касалась лацкана пиджака.

– А вы что дадите мне, герой? – Голос ее был чувственным. Слишком чувственным.

– Обещаю вам, что двойной бенефис состоится. Мадемуазель Кавальери выйдет в своем отделении. Исход вашего поединка решит публика, – ответил он, чуть отстраняясь. – Только при одном условии: если Кавальери не упадет в открывшийся люк или не порежет ноги на битом стекле…