Борис Барабаш - Последний еврей из КГБ

Начались поиски денег. Отцу Миша ничего не сказал. Знакомые готовы были помочь ему, кто чем. Но такую сумму за три дня было найти невозможно. Миша попросил у кредиторов отсрочку. Гости согласились. Они в Одессе еще побудут пару дней. Но их пребывание связано с расходами. Поэтому, если Аксельман готов эти расходы взять на себя, то они готовы подождать. Миша согласился. Расходы гостей были скромными, и долг за неделю возрос вдвое. Денег не было. Накануне дня расчета Мишу предупредили о том, что ждать более не могут. Выход не просматривался. Мишу избили. Вечером того же дня, в квартиру Аксельмана пришли гости. Они разговаривали тихо, но у Мишиной мамы случился инфаркт.

Возможно, Давид Яковлевич уладил бы это дело еще раз. Но к тому времени семья уже получила разрешение на выезд из страны. Была указана дата, и изменить её не представлялось возможным. Квартира была сдана государству. Имущество продано и раздарено. Деньги переправлены в Штаты. Продать больше было нечего. А долг все увеличивался. Накануне дня отъезда Миша прогуливался с невестой по Проспекту Мира. Недалеко от ресторана «Киев» к ним подошли двое подростков. Один из них о чем-то спросил Мишу. Разговор пошел неторопливый. Вдруг подросток резко нанес ему сильный и точный удар ножом. Миша пошатнулся и упал. Нападавшие скрылись.

Миша Аксельман умер в больнице, вечером того же дня, не приходя в сознание. Удар пришелся в сердце. Он должен был уехать с родителями поездом на Москву, вечером дня следующего. Заниматься похоронами оказалось некогда, и некому. Давид Яковлевич слег, мама Мишки не отошла еще от недавнего инфаркта. Похоронить человека в те времена было непросто. А в обстоятельствах семьи Аксельман, просто невозможно. На просьбу продлить время пребывания в СССР еще на несколько дней, ОВИР ответил отказом. КГБ вообще не ответил. Но похороны состоялись в первой половине дня отъезда. Все сделали друзья и знакомые. На вокзал Аксельманы уехали с кладбища. Туда подъехало несколько машин милиции, были видны и люди в штатском. Проститься и с мертвым, и с живыми пришли сотни людей. Это была трагедия. Трагедия не только одной семьи. Это была трагедия поколения.

На перроне вокзала было не продохнуть. Каждый считал своим долгом пожелать Давиду Яковлевичу всего наилучшего на новом месте. Хотя, что им уже тогда было нужно наилучшего? Ничего. Любимого сына нет! Ради чего жить? Люди уезжали навсегда. Никто не верил в то, что может быть, еще увидимся. На вокзальных прощаниях всегда была обстановка похорон. А в тот день, это было буквально. Мои родители решили быстро попрощаться, не тянуть, и уйти. Чтобы не рвать сердце ни себе, ни людям. Хватало кладбища. Папа подошел к Аксельману, пожал руку, и молча обнял. Неожиданно глаза Давида Яковлевича, до того полные безразличия, ожили. Он посмотрел на отца и тихо сказал:

– Я знаю. Их искать никто не будет… Абраша! Найди их! Прошу тебя! Ради меня. Нет! Ради Мишеньки! Найди! Ты найдешь!

Оба стояли, пряча глаза. Оба плакали, как плачут мужчины.

Поезд медленно отошел от перрона, унося в себе два разбитых сердца и потерянные жизни. Так закончилась одесская жизнь семьи Аксельман.

Спустя годы мои родители нашли Давида Яковлевича его жену в Нью-Йорке. Эта была бледная тень тех людей, которых мы знали. Два сгорбленных старика. Наши семьи были знакомы 40 лет, а говорить было не о чем. Их ничего не интересовало, им ничего не нужно было. Они просили у бога только одного – быстрее умереть.

После отъезда семьи Аксельман из Одессы, мы неделю дома почти не разговаривали. Все были в подавленном состоянии. Маму часто можно было увидеть с покрасневшими глазами. Папа молчал, и напряженно о чем-то думал. Я сам был впервые в таком положении. Со мной раньше подобного не случалось. Жадность к жизни всегда клокотала во мне. Все время я куда-то стремился, куда-то спешил. Жизнь, ведь, уходит! Но тут я впервые почувствовал запах смерти. Вот был человек, и нет его. Раз, и все! Первое время я был в уверенности, что этого не может быть. Это какая-то ошибка. Ерунда. Сейчас раздастся звонок, и в трубке прозвучит Мишкин голос. Он, слегка картавя, скажет:

– Привет! Мороженого хочешь?

Я даже знал, что отвечу:

– Привет! А сказали, что тебя убили!

– Да ты их больше слушай. Собирайся. Я сейчас зайду, – ответит Мишка.

Но дни шли за днями, а Мишка не звонил. В один из таких дней, папа вдруг спросил меня:

– Ты сейчас чем занят? Не хочешь прогуляться?