Игорь Шприц - Двойной Нельсон

Не помня себя и своего будущего ребенка, Оля рванула хлипкую дверь. Крючок вылетел вместе со ржавыми шурупами, и при свете двух свечей в изголовье кровати ее глазам предстала дикая картина, сразу врезавшаяся ей в сознание. И хотя она тут же захлопнула дверь, мгновенно поворотилась и понеслась, не разбирая дороги, вниз по лестнице, она продолжала видеть расстеленную кровать безо всякого одеяла и раскинувшееся на простынях обнаженное женское тело, белое как мел, с темным треугольником лона и пышными волосами вкруг головы.

Над этим чужим и отвратительным телом навис Андрюша, тоже полностью обнаженный, но прекрасный в своей наготе. Изогнувшись, он целовал темные кончики острых грудей, торчавших в разные стороны, как сосцы молочной козы. Он не двинулся с места, только повернул голову в сторону двери, и глаза его смотрели на Олю зло, презрительно и страшно...

— Что это было? — спросила Дора, отрешенно глядя в потолок.

— Горничная, — спокойно ответил Вершинин и нежно поцеловал второй сосок. — Спутала двери, дура...

—

* * *

Успокоительный отвар на деле явился настолько возбуждающим, что первое соитие закончилось для Путиловского всего за несколько секунд позорным мужским фиаско.

— Извини, — прошептал он Нине в душистую ушную раковину.

— Ну что ты, любимый... это ты прости меня...— прерывисто дышала Нина. — Отдохни...

Но солгала, отдохнуть не дала ни секунды, а стала покрывать его распростертое тело быстрыми жгучими поцелуями, не пропуская ни единого сантиметра. От такого горячего жалящего душа погасшее было желание вновь затлело, вначале маленькими искорками, потом по чреслам побежали огоньки, угли налились рубиновым пламенем и огонь вновь охватил, казалось бы, уже прогоревший дотла костер.

Тихо смеясь от радости, Нина вновь приняла долгожданного гостя в себя, но тут же постаралась замереть и отдалить момент его очередной сладостной смерти. Они лежали, спаянные вместе такой непреодолимой силой, что казалось — ничто не может заставить тела разойтись хотя бы на миллиметр.

Выставишь дьявола в дверь, а он — в окно. Так и случилось: пока тела безмолвно наслаждались друг другом, ожидая неминуемой безумной скачки, за дело принялись языки. Первой начала игру она: самым кончиком быстро дотронулась до его рта и тут же крепко сжала губы. В ответ он попытался взломать эту сладкую крепость, но встретил ожесточенное сопротивление — голова поворачивалась из стороны в сторону, и рот ускользал в последнее мгновение.

Тогда Павел применил иную тактику: затаился сбоку и не отвечал ни на какие ее движения. Эта тактика оказалась победной. Ее губы терпели одиночество всего несколько секунд, потом направились на поиски приключений.

Два рта встретились уже как старые знакомые. Языки осторожно узнали друг друга, приветствовали легким сладким прикосновением и вновь начали медленный танец. Безумие постепенно вытеснило остатки благоразумия, танец становился все быстрее и быстрее... Наконец они безмолвно сказали друг другу все, что могли, и замерли, не зная продолжения.

Тела, наполненные страстью почти до краев, ожили, и головы опустели полностью, уже не принимая никакого участия в любовной игре. Главное сражение разыгрывалось в низине...

Весь мир сжался до размеров их общего тела, стремящегося то разъединиться на составные части, то слиться в одну бесконечно маленькую точку. Уже невозможно было более переносить сладкую боль, но они терпели вдвоем, понимая, что движутся рядом и могут броситься в желанную пропасть, не разлучаясь и держась за руки, и лететь вместе долго-долго... И когда боль стала нестерпимой, одним согласным судорожным движением они освободились от всего и стали парить, чувствуя единым общим телом, что дно приближается и скоро они вновь разобьются на две несвязные половинки. Она застонала-заплакала от сладкой горечи утраты, но было поздно...

В спальне стало тихо, лишь в узкой полоске приоткрытой двери горели зеленым фосфоресцирующим блеском два любопытных глаза — то Макс в щелочку наблюдал за людскими играми, догадываясь обо всем древними звериными инстинктами. Когда тела откинулись и замерли в блаженной истоме, он лапой приоткрыл дверь, спокойной неслышной походкой подошел к кровати, запрыгнул на нее и свернулся клубком в ногах, охраняя сон двух человеческих существ, только что положивших начало жизни новому выводку. Макс не знал, но чувствовал, что это единственное дело, ради которого стоит жить.