Игорь Шприц - Двойной Нельсон

Как ни странно, но Путиловский оказался там.

— Извините, — пролепетал он. — Зашел случайно... Извините, Бога ради!

— Ничего-ничего, — пролепетала и она. — Вы хозяин, вы можете бывать везде. Это же ваш дом.

— Мой, — сознался Путиловский.

— Пейте! Ну пейте же, я вас прошу!

— Я пью.

В доказательство этих слов Путиловский сделал два крупных глотка. Отвар был невероятно горьким, видимо, Нина не пожалела целебных трав. Но из рук Нины Путиловский сейчас готов был выпить и чашу с цикутой.

— Какой вкусный настой!

— Правда? — обрадовалась Нина. — Я старалась!

— Всю жизнь бы пил!

Тут Путиловский не соврал, потому что от такого отвара любой здоровяк ушел бы в мир иной уже на второй чашке.

— Никогда не пробовала.

— Хотите? — Путиловский протянул чашку Нине.

Нина, точно эта простая услуга имела какой-то скрытый и очень важный для нее смысл, побледнела и кивнула головой. Она не стала брать чашку, а чуть наклонила голову вперед и сделала глоток из его рук.

— Как вкусно... — прошептала она, облизывая горькие губы.

Этого нежного движения Путиловский вынести был не в силах. Он сомнамбулически поставил пустую чашку на поднос, поднял руки и притянул Нину к себе. Нина закрыла глаза и набухшими от желания губами стала искать в пространстве его губы. Когда же нашла, из ее груди послышался короткий стон успокоения.

Он нащупал на стене электрический выключатель. Чуть слышный щелчок — и целебная темнота окутала обоих... но они этого уже не замечали.

* * *

Худенькое тельце горничной билось на постели в беззвучных рыданиях: он привел эту проститутку к себе! Господи, как он смел это сделать, зная, что Оля все слышит и чувствует через стенку! Любовь и ненависть переплелись в сердце девушки настолько крепко, что только это сплетение и спасало сердечко от мгновенного разрыва.

Оля ждала прихода Вершинина, как ждут пришествия мессии-избавителя. Не раздеваясь, она легла на кровать и все молила: приди, приди, милый! Я жду тебя, как последнюю надежду... Еще утром она почувствовала легкую тошноту, однако не придала этому никакого значения. Но, прислуживая за столом, не смогла сдержать приступа повторной тошноты и выскочила из комнаты, заткнув рот фартуком. Еле успела добежать до кухни, где ее и вырвало в чан с грязной водой. Кухарка посмотрела на все это, понимающе поджав губы:

— Что, девка, нагулялась? — и пошла доносить хозяйке.

Было проведено немедленное расследование, опрошены свидетели и сам Дубовицкий. Более всего хозяйка боялась мужниного греха, но узнав, что Ольга чуть ли не каждую ночь ходила к студенту (кухарка поведала), презрительно расхохоталась и сказала:

— Мы не звери, люди гуманные. Даю тебе месяц на поиски другого места. Мне тут проститутки не нужны. У меня мальчик растет! Не маленький, все видит!

Никакие мольбы ни к чему не привели. Опозоренная Оля покорно доработала день, поднялась к себе и стала ждать любимого. Ее бил крупный озноб. Чтобы согреться, она накрылась одеялом и нечаянно заснула. А когда проснулась, услышала за стенкой голоса — Андрюшин и женский, в испуге обмерла и не стала стучаться. Может, все и обойдется? Уйдет эта женщина, и тогда Андрюша позовет ее к себе, прижмет, поцелует, и все ее страхи растают, как снег по весне. Они поженятся, она выносит ребеночка как полагается, к Рождеству и родит. Сейчас эта женщина уйдет. Все будет хорошо.

Голоса за стенкой вдруг перестали звучать. Воцарилась невыносимая тишина, потом послышался чей-то не то громкий шепот, не то плач. Оля замерла, прижав ухо к стене: там заскулила собака! Ничего не понимая, она вскочила с постели, на цыпочках вышла в коридор и приникла к замочной скважине. Собака продолжала поскуливать все сильнее и сильнее.

Скулеж постепенно вошел в ритм. Другая собака, голосом пониже, стала вторить первой, отчего первая сразу взяла несколько высоких нот. Олю снова затряс озноб, но на сей раз не от холода, а от волнения, невыносимого и страшного, как будто она присутствовала при агонии любимого человека.

Она продолжала верить в двух собачек, принадлежащих даме, и в то, что все происходящее так или иначе связано с этими животными. А потом дверь откроется, оттуда выйдет Андрюша, и все будет по-старому, как раньше.

Но тут собаки заголосили в полный голос, совсем уже не по-собачьи. Женские звуки стали отрывистыми и плачущими, а мужской звук точно бил в какой-то хриплый колокол и звал к беде. Несколько самых громких выкриков — и внезапно стало тихо-тихо, только слышно было хриплое дыхание ее Андрюши, словно из него выходил последний дух.