Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

Вышедший из кустов человек был бос, одет в грязное, в клочья рваное исподнее белье, благородный белый цвет которого был давно и безнадежно утерян. Чумазое лицо исцарапано в кровь, а во всклоченных волосах торчали иглы, сухие ветки и даже маленькие сосновые шишки. К груди человек крепко прижимал вещи, в которых Феона с удивлением узнал ватерпас [281] Инструмент для проведения горизонтальных линий. и астролябию [282] Инструмент, служивший для измерения горизонтальных углов. .

– Вот так леший! – изумился он вслух.

Человек, шатаясь, подошел к костру и, упав перед монахами на колени, едва слышно произнес осипшим голосом:

– Caballeros, por el amor de Cristo, Ayúdenme! [283] Господа, ради Христа, помогите мне! (испан.)

– Надо же, он к тому же испанец! – покачал головой Феона и, с трудом подбирая слова малознакомого языка, ответил: – Siéntate, hermano. Come con nosotros! [284] Садись, брат. Ешь с нами! (испан.)

Видимо, дон Алонсо Чурригера хотел многое спросить и много рассказать хорошему монаху, проявившему к нему свое доброе расположение и душевную теплоту, но, почувствовав вожделенное тепло, чудесный запах кислого хлеба и аромат вяленого мяса, он просто молча сел рядом с ним и ел до тех пор, пока не согрел свое измученное и обессиленное тело как изнутри, так и снаружи.

Чуть позже он уже бодро беседовал с отцом Феоной на дикой смеси языков, которыми владели оба лишь отчасти и ровно настолько, чтобы попытаться понять собеседника. Чем больше они разговаривали, тем лучше у них получалось взаимопонимание. Так монах узнал об отряде ротмистра Голеневского и о том, как маленький толстый человек по имени Петр Аркудий советовал разбойникам убить архитектора, но ротмистр не захотел проливать кровь единоверца. Отняв все вещи, кроме инструментов, они отпустили его в лес.

– Повезет – выйдете на русских мужиков, – сообщил ему ротмистр, – дважды повезет, если мужики не убьют вас как иноземца…

А потом он долго шел по тайге. Ел ягоды и сырые грибы. Пил речную воду и спал на подстилке из мха. Чем дольше он шел, тем сильнее в его голове укреплялась одна мысль.

– Я сказал себе, – с жаром воскликнул испанец, хватая Феону за руку, – Алонсо, если русские спасут тебя, ты примешь православие!

– Вот как? – улыбнулся монах пылкости испанца.

– Да-да! – закивал архитектор. – Не смейтесь! Вы спасли меня, дон Феона, а я выполню свой обет!

Где-то над головой по-жабьи, сухо и монотонно, заурчал самец козодоя, но, видимо, не удовлетворившись выбранным местом, замолчал и захлопал крыльями, улетая прочь.

– Ну хорошо. В любом случае вы не сможете сделать это прямо сейчас. Предлагаю лечь спать! У нас говорят: утро вечера мудренее!

Феона рукой показал архитектору на место рядом с давно уснувшими учениками. Дон Алонсо учтиво сообщил, что не желает спать, и уснул мгновенно, как только лег на расстеленную монахом мантию.

После того как все наконец угомонились, Феона помолился в стороне на медный походный складень [285] «Карманный», складывающийся алтарь. , подкинул дров в костер и лег рядом с испанцем, произнеся с иронией:

– Если так пойдет, то в обитель я вернусь во главе большого отряда из боевых растяп и воинствующих тюфяков!

– Qué? [286] Что? (испан.) – сквозь сон пролепетал испанец.

– Está bien, duerme! [287] Все хорошо, спите! (испан.)

Вместо подушки монах подложил под голову свой пестерь, зевнул, потянулся до хруста в суставах и закрыл глаза. Уснул Феона так же быстро, как и его спутники, и приснился ему сон, один из тех, которые принято называть вещими.

У распахнутой настежь двери, на краю площадки, ведущей в большое помещение с массивными колонами, поддерживающими низкие своды подземелья, стояли два человека. Тучный пожилой монах в темно-фиолетовом палии [288] Игуменская мантия. , опиравшийся на игуменский посох, и высокий седой старик в скромной однорядке старого покроя, с лицом землистого цвета, испещренным глубокими морщинами. Старик поднял над головой безжалостно чадящий факел и осветил большой зал, в котором, кроме каменного стола, похожего на церковный престол [289] Освященный четырехугольный стол для совершения Евхаристии. , больше ничего не находилось. В помещении не было ни грязи, ни мусора, только толстый слой пыли на каменном полу говорил о том, что сюда уже много десятилетий не ступала нога человека.

– А помнишь, отец Пимен, как я тебя мальчишкой отсюда вытаскивал? Вот прямо отсюда!